«Муха и Лебедь». Джампа Лума.

«...Запахи «Белых акаций» остались позади, электричка возвращала приятельниц в город. Муха лениво прогуливалась по стеклу, Анна всматривалась в себя и в пейзаж за окном. Состав наигрывал мелодии и ритмы, а пассажиры покачивались им в такт. Тела вибрировали, словно в трансе, подчиняясь таинственным и нестройным механическим звукам. Поезд то утробно ухал, то призывно свистел, набирал темп и вдохновенным оркестром катился по рельсам, заходясь в приветственном вопле при встрече с другими поездами. Пассажиры, воняя потом и беляшами, болтали без умолку, пытаясь его перебить...

«...Станция «117 км (бетонозавод)» представляла собой футуристическое сооружение из бетонных плит, скрепленных ржавой арматурой. Она кособоко торчала из пересохшей трясины в обрамлении камышей, ивовых кустов и шатких дощатых тропинок. Через «доски‑палки, рельсы‑шпалы, по рытвинам‑по кочкам, по оврагам‑по ухабам, все прямо‑прямо, а потом в яму», – добрались приятельницы до садоводства «Белые акации». Никакими акациями, ни белыми, ни еще какими‑либо, там и не пахло. А пахло гарью, выгребными ямами и жареной рыбой...

«...Благодаря Елениному положению, уже на следующий день Анна оказалась в отпуске и ехала на электричке до станции под романтичным названием «Платформа 117 км (бетонозавод)». Сопровождавшая ее Муха в радостном возбуждении летала по вагону: с места на место, с пассажира на пассажира, с собаки на кошку, с рассады на велосипед и обратно. – Вззи‑вззы, вззя‑взза, взжжи‑вжззи, – пела она, аккомпанируя своим кульбитам в воздухе. А когда утомилась, уселась на стекло и, греясь в солнечных лучах, занялась туалетом...

«...Наступила эра лета. Все цвело, процветало и наслаждалось райской жизнью. Только Анна Белолебедева, отравленная ядом страха, не жила, а существовала: грустная, усталая, безразличная ко всему и измученная этим безразличием. К счастью, алкоголь и ему подобное она органически не переносила. Пробовала успокоительные, но они вызывали ватность ума и тела, отчего на душе становилось еще гаже. Анне стало часто казаться, что она летит сквозь непроглядный липкий туман и падает в пропасть. Тогда она начинала метаться, скидывая сонную одурь, туман рассеивался, и падение прекращалось...

«...Все пространство подлунного мира наэлектризовано волнами раздражения и неприязни. То тут, то там сыплются искры, бьются разряды и грохочут взрывы человеческих отношений. Цивилизация не может принести блага – для того, чтобы быть в ладу с самим собой и со всем миром, нужно слушать песни ветра в кронах деревьев или музыку волн, а не шум машин. Из века в век люди делятся, объединяются, перемешиваются и топчут землю. А она, не делая никаких различий, превращает в перегной и нечистоты и чистоту. Мудрецы взывают, учат, указуют, лечат больные головы и поднимают падшие души...

«...Она прошла мимо своего оазиса, обогнула стройку и оказалась на заброшенном, но еще не застроенном колхозном поле. Там она забралась в высохшую мелиоративную канаву, развела костерок, уселась на камень и принялась жечь то, что хотела забыть. Страницы чернели и сворачивались лепестками в оранжевом цветке пламени, обращаясь в дым и белый пепел. – Ужжас тут, жжжет так, что обжжжечься можжно, – возмущалась Муха, не переносившая жар костра. – Пожжрать нужжно зза заодно, раз зз уж жж зз‑здесь. Она отлетела в сторонку и, найдя свежие собачьи фекалии, с аппетитом поужинала...