Жизнь пенсионерки в селе

Елена переехала к Артёму в конце сентября, когда листья уже начали чернеть по краям, а воздух стал пахнуть дымом и сыростью. Дом был старый, хрущёвка, но в квартире было светло, большие окна, дешёвые тюли, номер на двери выцветший. Соня, дочь Артёма от первого брака, встретила Елену в прихожей хмуро, будто вместо новой жены отца в дом вошёл участковый с повесткой. Девочка была бледной, с длинными руками, в чёрной толстовке, за которой можно было прятаться. Поздоровалась сквозь зубы. Елена не обиделась...

Клара Александровна стояла на площадке четвёртого этажа, тяжело дышала и придерживала тяжёлый пакет обеими руками. На его дне покоились баночки с соленьями, контейнеры с пирожками, рулет с маком, завернутый в пергамент и два куска копчёной рыбы, которую Сергей особенно любил. Всё, как всегда, угодить зятю, чтоб он был рад приезду тещи. Дверь открыл Сережа в домашней футболке и с мокрыми волосами, словно только что вытерся полотенцем. — О, Клара Александровна… — произнёс он чуть удивлённо, будто забыл о её приезде...

Антон не знал, где начинается утро. В одних днях оно пахло кофе и тишиной, Рая вставала первой, готовила ему бутерброды, не спрашивала, где он был вчера, а только гладила рубашку. В других начиналось с поцелуев, громкой музыки и запаха парфюма. Люда крутилась по квартире в короткой майке, смеясь и куря прямо у окна. Она не гладила рубашки, просила Антона самим этим заниматься. Он жил между двух женских миров. Один, ровный, как ламинированный пол, второй зыбкий, как песок в пустыне. Антон всё откладывал...

В квартире стоял горячий, тяжёлый воздух, который никуда не уходил, несмотря на распахнутые окна. Ощущение было такое, будто в стенах застыла сама жара и теперь испарялась из обоев. На кухне пахло уксусом и вареньем — с утра мама поставила абрикосы увариваться, будто от этого становилось легче. Старый вентилятор гудел в зале, но воздух от него был как из духовки. Артём снова хлопнул дверью и убежал на улицу, крикнув на ходу, что пошёл к другу. Елена не ответила — сил даже на это не осталось. Пот скатывался по спине, рубашка прилипала к телу, а на лбу ныла вена...

Анна мыла пол на кухне, склонившись низко, по-хозяйски, с замахом, как всегда, на совесть. За окнами вяло моросил дождь, и капли со ската крыши стучали по ведру, оставленному у забора. Было обычное утро. Печь потрескивала остатками вчерашней берёзы, радио бормотало про давление и перемену погоды, а на сковороде остуживался омлет, который Пётр не тронул. — Я ухожу, — сказал он. Голос мужа прозвучал глухо, будто не из комнаты, а с улицы. Анна выпрямилась медленно, как будто позвоночник за эти годы прирос к привычной позе, обернулась...

Ольга открыла дверь, выглянула на площадку, прислушалась. В доме было тихо. Она спустилась вниз, кутаясь в пуховик, застегивать не стала. Поскрипывали ступени. Пахло лестничной пылью. Во дворе стоял Виталий. У третьего подъезда в тени, как обычно. В руках маленькая коробочка. — Я на минуту, — выдохнула Ольга, подходя. — Гости скоро приедут. — Я быстро, — сказал он.— Хотел поздравить лично. Виталий открыл коробочку. Часы, тонкий стальной браслет, светлый циферблат. Ольга прижала губы, хотела что-то сказать, но он уже взял её руку, застегнул замочек...

В начале октября город пропах мокрыми листьями и постоянным дымом. Осень пришла резко, без предупреждения: с серым небом, колючим ветром и лужами, в которых отражались косо повисшие фонари. Ирина шла с работы домой короткой дорогой через двор типовой пятиэтажки, где когда-то играли они с Кариной, с сестрой-близняшкой, неразлучные, а потом чужие, почти враги. Под ногами шуршали листья, и в этом шорохе будто ей слышался чей-то голос. Домой Ирина пришла, как всегда, к шести. Разделась у двери, поправила галстук кота на магните на холодильнике и включила чайник...

Утро, в которое Маргарита собрала вещи, было на удивление ясным. Голубое небо над городом казалось насмешкой, таким безоблачным оно не было ни разу за все пятнадцать лет её брака. Солнце било в окна, как назло освещая синяк на скуле и разбитую губу. Дочка, семилетняя Катя, молча сидела на краю дивана, держа в руках своего зайца с оторванным ухом. — Мам, а папа нас найдёт? — спросила Катя тихо, словно проверяя, можно ли сейчас говорить вслух. Маргарита опустилась рядом и прижала дочь к себе, ощущая, как дрожит её тонкое тело под футболкой...

Ольга проснулась от звона трубы в ванной. Был понедельник. На кухне прохладно, из окна дул сквозняк, хотя она ещё накануне вечером плотно закрывала форточку. Газовая плита капризничала, огонь вспыхивал лишь с третьей попытки, и только после долгого щёлканья спичками. Поставив турку, Ольга отодвинула в сторону занавеску, глянула во двор: пусто, как всегда. Ни детских голосов, ни соседских разговоров, почти весь дом уже съехал. Её подъезд оставался последним жилым, и то с натяжкой. Ольга знала, что...

— Ирина, ты меня в чём-то подозреваешь? — Олеся просто оторопела, встретив пронзительный взгляд знакомой. — Да, — ответила та сухо. — В тот вечер ты ушла с вечеринки. Леня пошёл тебя провожать и не вернулся. Он теперь с тобой, да? Олеся хотела возразить, что всё не так, но язык будто прилип к нёбу. Слова не складывались в оправдание, не рвались наружу. Она знала, что Ирка не просто спрашивает. Олеся не могла признаться… да, вышли они с Леней вместе. Но в тот самый момент, когда улица свернула к...

Марина не сразу поняла, что именно изменилось в его взгляде. Вовка всё так же наливал себе чай, достал из шкафа любимую кружку с эмблемой их фирмы, заварил крепкий — без сахара, как всегда. Но в его движениях не было спешки, не было суеты. Он словно проживал это утро как последнее. На улице шел мелкий дождь, и окна покрылись тусклой изморосью. Марина стояла у плиты, мешала овсянку, и её движения были точными, как всегда, по утрам. На плите булькал кофе для него. На столе лежала газета, которую Владимир никогда не читал, но всегда просил купить по привычке...

Светлана не сразу поняла, что в её квартире стало слышно, как тикают часы. Эта тонкая, почти незаметная дробь будто пробивала в стенах дыры. Она возвращалась домой и замирала в прихожей, задерживая дыхание. Дом молчал. Ни шагов, ни голосов, ни даже привычного звука: кашля из соседней комнаты, скрежета ложки по чашке, старого сериала на фоне. Когда-то тут смеялись. Когда-то пахло борщом и перегаром. Когда-то хлопала входная дверь — «Свет, я пришёл!» — и из спальни выкатывалась лохматая Олеся с учебником в руках...