Вкусные рецепты от Сабрины

Наталья заметила пропажу не сразу. Он вернулся поздно вечером — уставший, с чуть осунувшимся лицом, но с привычной улыбкой. Чемодан бросил у двери, прошёл на кухню, поцеловал её в висок, попросил чаю. И только когда он взял кружку, Наталья увидела его руку. Голый палец. Тот самый, на котором уже десятый год как сияло тонкое золотое кольцо, выбранное ими вдвоём в крошечной мастерской в старом городе. Тогда мастер сказал: «Главное, чтобы не кольцо было крепким, а то, что между вами». Она тогда только улыбнулась...

…она поставила скрытую камеру в гостиной, где отец обычно принимал гостей. Маленький объектив прятался в резной раме семейного портрета — старого, ещё с юности отца.  Богач, Сергей Викторович, был уверен в своём прозорливом глазе на людей.  Его дочь, Аня, только устало улыбнулась, когда он сказал: — Если я ошибаюсь в твоём женихе, возьму его к себе замом. Но если я прав, ты расстанешься с ним без сцен и глупостей. Договорились? Она кивнула, хотя внутри всё сжалось.  Жениха звали Игорь. Для Ани он был внимательным, осторожным, тихо амбициозным...

– Такое сокровище бабка тебе оставила, будешь завидной невестой, – смеялся он, опёршись плечом о дверной косяк и глядя на неё с той самой улыбкой, в которой всегда смешивались насмешка и нежность. Тогда она ещё не знала, что через несколько месяцев они будут сидеть по разные стороны стола в тесном кабинете ЗАГСа и подписывать бумаги о разводе. Тогда ей казалось, что его смех – это просто смех, а не попытка спрятать от себя самого страх, усталость и то самое мужское упрямство, которое не умеет просить прощения...

Санитарка — это же не навсегда? — успокаивал её жених перед знакомством с богатыми родителями.  А она только опустила глаза и крепче сжала пластиковый стаканчик с кофе. Ей казалось, что этот запах — смесь хлорки, антибиотиков и дешёвого мыла — въелся в кожу навсегда. Что белый халат стал её единственной возможной одеждой, а больничные коридоры — единственной дорогой. Но он смотрел на неё как-то иначе. — Лена, — он тихо коснулся её плеча. — Ты ведёшь себя так, будто это клеймо. А я вижу человека, который ночами не спит, чтобы чьей-то маме было легче дышать...

Когда Лика уже ступала на белую дорожку, ведущую к арке из гипсофилы и роз, за дверями ресторана поднялась маленькая суматоха. Охранник широким плечом перекрыл вход: старушка в сером пальто и с потертым платком на голове пыталась пройти внутрь, прижимая к груди сизую кожаную сумочку. — Гражданка, частное мероприятие, проход закрыт, — устало сказал охранник. — Нищим сюда нельзя. Слово «нищим» будто ударило в грудь. Но не оно заставило Лику застынуть. Через приоткрытую дверь она услышала хриплый, осторожный голос старушки: — Скажи невесте… скажи, что белые розы — не её...

— Ты должна простить измену мужу. Нет другого выхода, — сказала мать и поставила чашку так, что фарфор сухо цокнул о стол. Пар из чёрного чая тянулся вверх тонкой нитью, и я ловила себя на мысли: сколько решений в нашей семье принималось на этой кухне — между раковиной, подсохшей петрушкой в стакане и старым радиоприёмником, который застревал на волнe ретро. Но это решение в меня не входило. Оно застревало, как заноза, не проходя ни в сердце, ни в голову. — Мама, — я выдохнула, — а если я не могу? Она не сразу ответила...

Решив опозорить бедную Мать невесты, богачи решили устроить ей сюрприз на знакомстве в ресторане… Она узнала о предстоящем ужине в последний момент. Дочь позвонила наспех, на бегу: — Мам, сегодня в семь, ресторан «Сан-Терра». Познакомишься наконец с родителями Артёма. Они люди простые, не переживай, — голос у дочери дрогнул совсем чуть-чуть, но Мать уловила это. «Простые…» — слово кольнуло. Люди, у которых две машины, дом за городом и которые отдыхают «где-нибудь в Азии, но обязательно на острове», редко бывают простыми...

Недорого вас оценили! – услышала богачка, едва вышедшая из комы, от беспризорника под окном её палаты.  Она вздрогнула. Голос был тонкий, но резкий, как ржавый нож по стеклу. – Что? – вырвалось у неё хрипло. Она сама удивилась: звук её собственного голоса оказался старше, чем она себя ощущала. Мальчишка, худой как проволока, в огромной, явно чужой куртке, стоял на подоконнике снаружи и заглядывал в приоткрытое окно палаты. На лице – наглая, почти карикатурная ухмылка, но глаза – внимательные, взрослые...

У них был дом, в котором даже тишина казалась дорогой.  Высокие потолки, светлые окна, мягкие ковры, хрусталь…  И Лидия Петровна — женщина, которая привыкла думать, что мир делится на «наш» и «чужой».  Её сын Андрей рос, как принято говорить, «в лучших условиях»: престижная школа, репетиторы, спортклуб, лето на море, зима в горах. Она старалась — иногда даже слишком.  Ей казалось, что если она защитит его от всего «низкого и опасного», его жизнь станет безупречной.  Однажды Андрей пришёл домой странно светящийся...

Жених замер на пороге примерочной. Перед ним, в мягком свете софитов, стояла она — та самая техничка, в серых, вечно застиранных футболках и кроссовках, — но сейчас о ней нельзя было так подумать. Платье сидело на ней так естественно, словно было сшито именно под её фигуру: струящаяся ткань обнимала талию, подчёркивала линию ключиц, мягко спадала по бёдрам. Она робко дёрнула подол, пытаясь прикрыть колени, и виновато посмотрела в зеркало, избегая реального взгляда жениха. Он поймал своё отражение — и не узнал себя...

…Картины он видел лишь на стенах офисов и отелей, и относился к ним как к декору, не больше. – Сколько стоит твой рисунок? – осторожно спросил он. Девочка замялась, посмотрела на дверь кухни, где мелькнул силуэт женщины в фартуке: – Мама сказала… как дадут. Главное – чтоб купили. Тогда я смогу подарить ей торт на день рождения. Она любит клубничный, но сама никогда себе не покупает. Бизнесмен отвёл взгляд. В голове привычно крутились цифры, сделки, проценты. Но сейчас они вдруг стали какими‑то… нелепыми...

Мачеха машинально прибавила звук, хотя и так слышала каждое слово ведущего. По телевизору — студия, яркий свет, бегущая строка. А в центре кадра, в строгом, но простом платье, сидела Маша. Спокойная, без привычного робкого взгляда снизу вверх, без растерянной улыбки. Взрослая. Уверенная. Внизу ползла строка:  > «Благотворительный фонд имени Сергея Орлова помогает сиротам и жертвам семейного насилия». Сергеем звали её мужа. Того самого, завещание которого она подделала, торопливо, почти дрожащими руками, уверяя себя, что так надо, что «другого выхода нет»...