Мандаринка

Первые месяцы я не считала. Просто помогала пока у сестры был кризис. Сумка продуктов, перевод на карту, оплата кружков для племянника — «потом разберёмся». Теперь «потом» пришло, а сестра говорит так, будто я ей должна по жизни. И не только ей — ещё и её ребёнку. С утра было тихо. Редкое для наших выходных чудо. Я сварила куриный бульон, разлила по тарелкам, нарезала укроп. На кухне пахло перцем, лавровым листом и свежим хлебом из пекарни. Кошка свернулась клубком на табурете. Я отодвинула гардину: серое небо висело низко, будто кто-то положил на город мокрую ткань...

А я, знаете, когда-то думала, что самые громкие хлопки дверьми слышны не в подъездах, а внутри головы. За день до свадьбы я стояла у окна кухни и слушала такой хлопок — глухой, вязкий. В телефоне, в переписке, было слишком много «случайных» улыбок и «зайду на минутку» — от него к моей подруге. Мы ещё неделю назад вместе мерили фату, она держала булавки зубами и шептала, что «всё у тебя будет красиво». А потом оказалось, что красиво у них двоих. Я не кричала. Не била тарелки. Я сняла с холодильника список покупок для фуршета, аккуратно сложила вдвое и села...

Пятница. Я достала из духовки яблочный пирог, нож скользнул по корочке, и аромат корицы поднялся тёплой волной. Хотелось тишины и разговоров ни о чём. Дочь вернулась от отца. С порога она улыбнулась, сняла кроссовки и сказала: — Маша, можно яблочного сока? Я аж забыла, что хотела у нее спросить. С утра всё вроде было, как обычно: я успела в магазин, сварила суп, на столе стояла миска винограда, в вазе — три ромашки из соседнего киоска. Маленькая радость для глаз. Я ждала ребёнка и мысленно репетировала...

Хорошо помню тот день. Я протирала полку с фотографиями и ловила себя на том, что на каждом снимке — я и он. Ни одной подруги. Как будто меня, той, прежней, больше нет. Я подумала: «Хватит». И открыла телефон, чтобы найти психолога. А зачем? Всё начиналось постепенно. — Они на тебя плохо влияют, — говорил он, отодвигая мою чашку к краю стола. — С Леной ты потом ходишь надутая. С Ирой — дерзишь. Тебе это надо? Я тебя люблю спокойной и доброй девочкой. Тогда это звучало даже как-то заботливо. Словно он думал о моём душевном равновесии...

Дома пахло борщом и свежим хлебом. Кот сидел на табурете и следил, как нож блестит на свету. Вечер был мирный и предсказуемый — пока дочь не встала в дверях кухни и не сказала: — Мам. Я бросаю школу. Я иду в блог. Серьёзно. На кухне стало тихо, как в пустой чашке после чая. На телефоне у неё мигали сердечки, стрелочки, комментарии. — Сядь, — попросила я. — И скажи это так, будто ты уверена, а не просто на эмоциях. — Я уверена, — она села, поджав ноги под себя. — У меня растет блог. Видишь? Комментарии, подписки, всё идёт...

Пятница. Сырой ветер тащит в окно запах листвы и подъездов. Я складываю носки по парам и вдруг ловлю себя на старой мысли: я снова обслуживающий персонал. Сын с женой вернулись «на время» — на время ремонта. Это «время» тянется уже третий месяц. И вместе с чемоданами в мою квартиру въехал чужой беспорядок. Утро началось с чайника. На столе — корочки пиццы, кружка с помадой на краю. Гостиная будто сжалась: диван завален куртками, на подлокотнике спит чья-то сумка, возле телевизора — коробки с обувью и ноутбук невестки...

Суббота пахла дождём и порошком. Я снимала простыни со шнура и думала, что жизнь, наконец, стала спокойной. Что прошлое уходит, как пена в раковине. Телефон зазвонил трижды — настойчиво. — Дочка, — сказала мама спокойно, почти чужим голосом. — Не удивляйся. Мы с Геннадием расписались. Мне стало холодно. «С Геннадием» — значит, с тем самым. С человеком, который держал ремень как дирижёр палочку. Который крошил стекло кулаком и хохотал, пока шла кровь. Я молчала. — Я ведь одна, — сказала мама...

На батарее досыхали крошечные носочки с зайцами — серые, колючие, уже потерявшие форму. Я успела заварить кофе, пока сын спал, как все груднички: то лежит непожвижно, то вздрагивает и вытягивает кулачок, как будто ловит сон за хвост. Я села пить кофе. Свекровь обещалась забежать «на минутку». Эта её «минутка» всегда тянулась как резина: то надо пересмотреть зимние вещи, то проверить, не переохлаждаю ли я ребёнка («Вы же молодые, вы всё по интернетам читаете…»), то задать вопросы, от которых кровь...

Я до сих пор помню, как мы с Лизой в детстве делили на двоих одну пару коньков: она — правая, я — левая. Вдвоём по очереди, смешно переваливаясь, мы ехали вдоль борта и визжали от каждого шороха лезвий. С тех пор как-то так и повелось: делить. Тетрадки, секреты, шапку на переменке, а позже — первые помады и даже мечты. Лиза всегда была тем человеком, который звонит в три ночи и не извиняется — а я всегда была той, кто поднимает трубку и не спрашивает «почему». В ту зиму у нас в прихожей пахло мокрыми шерстяными варежками и апельсиновой кожурой...

— Поторопись, Лара, — мать поправила ей фату короткими, нервными движениями. — Не смотри так. Это не приговор, это... выход. «Выход» звучал как слово из инструкции по пожарной безопасности. Лара кивнула, хотя в груди не любовь, а пустота. На столике у окна ЗАГСа стоял пластиковый стакан с водой и чужая помада на краю, пахло хлоркой и лилиями, которые соседская тётя Маня сунула в руки «для счастья». Жених опаздывал на семь минут — это было записано Ларой мысленно, как семь штрихов в тетрадке по математике...

Я думала, что тридцать пять — это когда всё уже разложено по ящикам. Чашки — к чашкам, счета — к счетам, чувства — в аккуратные коробки из ИКЕА. Суббота, дождь. На кухне шумела посудомойка. Муж дремал в спальне, дочь рисовала фломастерами море и дом, где «у всех свои комнаты». Борщ остывал. Полотенце тёплое, только из сушилки. Всё как надо. Пока не позвонил домофон. — Кузнецова? Вам заказное — сказал усталый почтальон. Конверт был плотный, с шершавыми краями и старой маркой. Почерк — мой, подростковый, с прыгающими буквами и надписью: «Вскрыть в день 35-летия...

деревянные полы, белёные стены, веранда с парой старых стульев. Достался от бабушки, я тут всё знаю на ощупь: где доска скрипит, где кран нужно прижать ладонью, чтобы не капал. Живу одна. По утрам ставлю чайник, слышу, как в батареях шипит вода. Кошка Мотя ходит хвостом метлой и просит корм. Дети взрослые: сын в Питере, дочь в Архангельске. Звонят. Так и живу, потихоньку. С утра я перестирывала занавески. На веранде пахло порошком, на столе лежали прищепки, чайник со свистком подпрыгивал на огне...