ИСТОРИИ НА КАЖДЫЙ ДЕНЬ.

Мир Агафьи Карповны Лыковой был высечен из гранита, холста и молчания. Его границы были просты и неумолимы: с одной стороны — крутой, осыпающийся берег Ерината, реки, что несла талые воды с белых вершин; с другой — стена леса, древнего, как время, такого густого, что летний день в его чаще превращался в зеленоватые сумерки. А между ними — узкая полоска отвоеванной у тайги земли, огороды, кормившие семью. Здесь не было места для кукол и девичьих грез. Детство Агафьи измерялось не годами, а циклами тяжкого труда...

Изба пахнет дымом, сушеными травами и вечностью. Агафья замешивает тесто неторопливо, по-хозяйски, и каждый жест её — будто часть древнего ритуала. — Муку, дитятко, не просто просеиваю, — говорит она тихо, и голос её похож на шелест таёжной листвы. — Я с ней разговариваю. «Рожь ты моя, силачиха, пшеница-кормилица». Не смейся. Зерно — оно живое. Оно всё слышит. Она смешивает ржаную муку, тёмную, как таёжная земля, с более светлой пшеничной, привезенной раз в год вертолётом. Но главное — не это...

Заимка Агафьи Лыковой стояла там, где кончаются дороги, карты и сам мир, понятный большинству людей. Но время, которое она столько лет пыталась держать за порогом, нашло к ней обходные тропы. Оно не ворвалось с грохотом — оно просочилось, как весенняя капель, в виде странных, молчаливых предметов, каждый из которых был для неё целой вселенной чудес и противоречий. Спутниковый телефон. Его привезли люди в камуфляжных куртках с эмблемой заповедника. Чёрная, угловатая коробка с короткой антенной, похожая на кирпич...

Когда Карп Лыков повёл свою семью вглубь саянской тайги, подальше от всего, что он считал «антихристовой прелестью», мир вещей для них закончился. Они уносили с собой лишь крохи старого мира: чугунный котёл, который помнил ещё деда, несколько жестяных кружек, две иголки в тряпице, топор, нож, ружьё да горсть гвоздей, завёрнутых в холстину. И одежду — ту самую, что была на них. Казалось, этого достаточно. Земля прокормит, лес обогреет, а Бог не оставит. Но тайга — не пустыня. Она не просто безлюдна...

Тайга дышит глубоко и редко. Её дыхание — это запах мха после дождя, хвойной смолы, нагретой солнцем, и чистого, разреженного холода, который обжигает лёгкие не грязью, а свежестью. Агафья Лыкова была плотью от плоти этого дыхания. Оно было ритмом её сердца, фоном её мыслей. Но вот она стояла на скрипучем крыльце чужой избы в посёлке Килинск, где жили свои же, старообрядцы, и пыталась сделать вдох. И не могла. Воздух Килинска был другим. Он был густым, тяжёлым, будто пропитанным дымом десятков...