Нафис Таомлар

--- Анна открыла глаза. Но это было не пробуждение. Это был внезапный, резкий переход из ниоткуда в туманную реальность. Она не понимала, где находится, но ее сознание, замутненное и спутанное, ухватилось за единственную ниточку — тихий, плачущий детский голос. «Не плачь, тётя Настя, мамочка скоро проснётся. Папа сказал, что если мы будем тихо молиться, она услышит». Голосок был такой крошечный, такой искренний, что он прорезал толщу беспамятства как луч света. Анна не могла пошевелиться, не могла открыть глаза по-настоящему, но она услышала...

Застегнутый на все пуговицы мир авиаперелета треснул по швам где-то над Атлантикой. Всё началось с тихого, но упрямого спора у нашего ряда. — Я вас прошу, это моё место, — голос молодого человека, пытавшегося занять место у иллюминатора, дрожал от сдержанного напряжения. Мужчина, уже расположившийся там, тучный и краснолицый, даже не повернул головы. Его жена, сидевшая рядом в середине ряда, фыркнула, уткнувшись в телефон. —Какая разница? Сиди, где сказано, — проскрипел он, отчеканивая каждое слово...

Тишина в комнате была густой и тяжёлой, как одеяло, под которым нечем дышать. Анна смотрела в окно на умытый дождём вечерний город, но не видела ни огней, ни машин. Она видела только отражение своего уставшего лица и слышала эхо недавней ссоры. Его слова всё ещё звенели в ушах: «Надо же, чтобы гости ахнули! Чтобы всё было как у людей! Хочу, чтобы моя родня шиковала!». Он говорил это с таким пылом, с такой жаждой одобрения, что ей стало физически плохо. Она обернулась к нему, её голос прозвучал тихо, но чётко, разрезая ту самую гнетущую тишину...

Солнечный свет, густой и золотой, заливал гостиную, играя бликами на чашке с чаем, который остывал в руках Ани. В этом свете даже пылинки казались танцующими алмазами. Тишину субботнего утра нарушил лишь скрип входной двери и тяжелые, знакомые шаги. Свекровь, Мария Ивановна, вошла без стука, как всегда. Её лицо было красноречивее любых слов — натянутая маска тревоги и непреклонной решимости. «Сынок, ты тут?» — её голос прозвучал громко, режу тишину. Из кабинета вышел Максим, мой муж. Он удивленно...

Наташа нервно перебирала в руках талончик на УЗИ. Она перепутала дату, приехав на неделю раньше, и теперь сидела в пустой очереди у кабинета, ругая себя за невнимательность. Решив не тратить зря время и хотя бы записаться на правильное число, она направилась к администратору. Именно в этот момент она увидела её. Свету. Свою подругу, с которой они не виделись пару месяцев, ссылаясь на занятость на новой работе. Света стояла в коридоре в халате, явно ожидая кого-то, а ее аккуратно округлившийся живот не оставлял сомнений — она была беременна...

--- Вагон плацкарта гудел, как улей. Воздух был густой, спертый, пахший вареными яйцами, лавровым листом и пылью. Поезд уже шел шестые сутки, и все друг друга стошнило. Анна, прижав к себе потрепанный саквояж, с облегчением нашла свое место — нижняя полка, у окна. Она выдохнула, поставила сумку, уже было хотела скинуть выцветший платок, но тут услышала резкий, как удар хлыста, голос: — Девушка, а вы куда? Освободите, пожалуйста. Перед ней стояла женщина лет сорока пяти. Задорная стрижка «под горшок», маникюр с стразами, дорогая, но мятая кофта...

--- Она родила ему сына. Их сын был удивительным младенцем — с огромными карими глазами и смуглой кожей, словно его коснулось жаркое южное солнце. Эта смуглость была резким контрастом на фоне светлой кожи и русых волос его отца, Дмитрия. В доме, где раньше пахло любовью и свежей выпечкой, теперь витало тяжёлое, густое молчание. Дмитрий не говорил ничего. Он лишь смотрел на сына с растущим недоумением и холодом в глазах, которые ещё вчера смотрели на неё с нежностью. Шёпот сомнений, подогретый чужими «добрыми» советами, превратился в оглушительный рёв недоверия...

--- То взял на работу эту белоручку! – голос хозяина ресторана «У Анатолича» Виктора Семёновича, хриплый от папирос «Беломор» и постоянного крика, резанул воздух загруженной кухни. Он стоял, уперев руки в бока, и смотрел на новенькую посудомойщицу Катю, которая с какой-то нерешительной осторожностью протирала огромный наплитный котел. – Ты что, с ним вальсы танцевать собралась? Его скрести надо! До блеска! – рявкнул он, и несколько поваров у плит вздрогнули, не оборачиваясь. Они привыкли. Катя молча кивнула, губы ее подрагивали...

Аптека пахла, как всегда, спиртом, валерианой и пылью. За окном октябрьский вечер спускал на город мокрую, серую мглу. Мария Ивановна, провизор со стажем, считала последние минуты до закрытия, сверяя остатки. Скрипнула дверь. На пороге стоял он. Городской сумасшедший, бродяга, которого все звали дядя Коля. Он был мокрый, продрогший до костей, а его всклокоченная борода отяжелела от воды. Но хуже всего был его взгляд — стеклянный, полный немой животной боли. Он судорожно сжимал рукой бок. — Мария...

Дождь за окном машины стучал по крыше мерно и уныло, как отбивающий такт метроном. Катя прикрыла глаза, слушая этот звук, и думала о том, что вечер, в общем-то, не задался. Ужин в дорогом ресторане с партнером по юридической фирме, который считал себя неотразимым, прошел вяло и предсказуемо. Она уже пожалела, что согласилась, и теперь единственным желанием было доехать до дома, снять эти тесные лабутены и заварить чаю. «Извозчик», — мысленно усмехнулась она, глядя на затылок водителя. Таксист молчал всю дорогу, лишь кивнув, когда она назвала адрес...

Дождь стучал по крышкам гробов, словно торопился закопать их поглубже. Я стояла под черным зонтом, слушая, как священник бормочет что-то о вечном покое, и думала только об одном: бабушка терпеть не могла этого священника. А он теперь хоронил ее. Именно поэтому мое ухо зацепило странный обрывок разговора двух мужчин поодаль. Они не были похожи на друзей семьи. — ...значит, он так и не нашел? — сказал один, низкий, в слишком новом костюме. —Похоже, что нет. Искал до последнего. Теперь это никому не нужно, — отозвался второй, щурясь на мокрый памятник...

Маргарита пришла в себя от пронзительного холода. Тяжёлая, парчовая фата давила на голову, а в висках стучало воспоминание о сегодняшнем дне — дне её свадьбы. И о том, что было сразу после. Она лежала на сырой, холодной земле. Рядом валялся букет из искусственных цветов, его пластиковые лепестки неестественно белели в предрассветных сумерках. Пахло прелой листвой, мокрым камнем и чем-то сладковато-приторным, что она с ужасом опознала как запах тления. Она была на кладбище. На том самом деревенском...