Нафис Таомлар

Клавдия Петровна замерла с капроновым чулком в руке, глядя на мужа, который, развалившись в кресле, листал газету. Слова его повисли в воздухе, густые и тяжёлые, как запах вчерашней жареной картошки. «Твоя зарплата слишком большая для одной женщины. Будешь переводить её мне, я лучше распоряжусь». Он сказал это так же буднично, как «передай соль». Без просьбы, без обсуждения. Констатация факта. Приговор. Клавдия Петровна медленно натянула чулок, следя, чтобы шов был идеально ровным. Руки сами знали, что делать...

Уехав от больной матери раньше обычного, Вика спешила домой, чтобы сделать мужу сюрприз. В автобусе, прислонившись лбом к холодному стеклу, она представляла, как зажжет на кухне свечи, достанет припрятанное хорошее вино и приготовит его любимые сырные шарики. Сегодня была годовщина их первой встречи, не круглая, просто семь лет и три месяца. А он, кажется, всегда забывал о таких «маленьких» датах, вечно заваленный работой. Она заперла за собой дверь, стараясь не греметь ключами. В прихожей пахло кофе и его одеколоном...

Пап, смотри, что я нашел! — звонкий голос семилетнего Макса разрезал напряженную больничную тишину, как скальпель. Доктор Андреев, только что сменившийся с тяжелой двенадцатичасовой операции, вздрогнул и обернулся. Его сын стоял на пороге кабинета, вытянув вперед руку. В пыльных пальцах мальчишки поблескивал какой-то старый, потускневший кулон. «Опять в подсобке лазил», — с легкой досадой подумал хирург. Он был смертельно уставшим. Каждая клетка тела кричала о сне, а тут еще это детское непоседливое любопытство...

Все началось с невинного разбора гардероба. Я решила навести порядок и разобрать вещи, а заодно и провести ревизию перед предстоящим семейным ужином. Муж, Алексей, смотрел футбол, а я погрузилась в воспоминания, достав из дальнего угла шкафа платье. Оно было не просто старым. Это было платье, в котором мы познакомились с Алексеем десять лет назад. Скромное, ситцевое, в мелкий цветочек, с чуть выцветшими от многочисленных стирок рукавами. Оно пахло прошлым — юностью, дешевыми духами и надеждой...

Квартира наполнилась густым, тяжёлым молчанием после того, как хлопнула входная дверь. Воздух звенел от невысказанного, а в углу, на полу, лежал осколок синей майоликовой тарелки — подарок из их первого совместного путешествия. Тихо всхлипывая, Таня пыталась собрать осколки, но пальцы дрожали и не слушались. И тут, словно ураган, в гостиную ворвалась Елена Викторовна. Её лицо, обычно подтянутое маской безразличия, было искажено гневом. — Ты что это вообще себе позволяешь?! — её голос, холодный и острый, как лезвие, разрезал тишину...

Он орал так, что слышали, наверное, даже соседи снизу, а они были почти глухие. Слова, отточенные годами унижений, как ржавые гвозди, вбивались в тишину нашей – нет, уже его – квартиры. — Жаба вонючая! Твоя квартира моя! Все твои деньги у меня! А ты только рыпнись — в порошок сотрут! Его лицо, обычно выражавшее лишь скучающее презрение, сейчас было искажено триумфом. Он стоял посреди гостиной, широко расставив ноги, будто водружал флаг на завоеванной территории. А я сидела на краю дивана, том самом, который мы выбирали вместе, радостные, строя планы...

Лора смеялась. Это был тот самый, звонкий, заразительный смех, который обычно заставлял мужчин таять и совершать глупости. Но в этот раз он был облечен в стальные нотки насмешки. Она стояла в центре роскошного холла своего особняка, залитого светом хрустальных люстр, а перед ней, с тряпкой в руке и опущенным взглядом, стоял Алексей, новый уборщик. — Ну же, Алексей, — протянула она, играя краем бокала с дорогим вином. — Все говорят, что у тебя золотые руки. Не только для мытья полов, надеюсь? Сыграй на этом, — она кивнула на открытый концертный рояль «Стенвей», сиявший черным лаком...

Чужой праздник Шум голосов, звон бокалов и смех долетали из гостиной, где собралась вся большая семья мужа. Я стояла в дверном проеме, чувствуя себя невидимкой. Стол ломился от угощений — мамины фирменные пироги, которые Анна Борисовна пекла три дня, соленья, доставшиеся от бабушки, жаркое по рецепту прабабушки. Каждое блюдо было частью семейной истории, к которой я не принадлежала. «Саша, иди к нам!» — крикнул из-за стола муж, но в его голосе я услышала лишь формальную вежливость. Он знал. Знал, что для его семьи я навсегда останусь чужой...

Анна всегда была чуткой спящей. Шорох листвы за окном, мерный гул холодильника, изменение ритма дыхания мужа — любой звук отзывался в ней легким эхом, выводя из объятий неглубокого сна. Поэтому когда в четверть третьего ночи ключ щелкнул в замке, она не просто проснулась — она взлетела на волне адреналина, сердце колотясь где-то в горле. Он сказал, что задержится на «корпоративе». Но сейчас пахло не едой и вином, а ночным холодом и чем-то чужим, едва уловимым. Шаги в прихожей были слишком осторожными, приглушенными...

Этот крик врезался в предрассветную тишину кухни, резкий и сиплый, будто ржавый гвоздь по стеклу. Марфа не вздрогнула. Она лишь медленнее поворачивала кран, чтобы звук льющейся воды заглушил всё остальное. Из-за тонкой стены доносился и голос свекрови — жалобный, причитающий. «Слышь, кобыла!» — эхом отдавалось в ее висках. Она посмотрела на свои руки, лежавшие на эмали раковины. Руки, которые тридцать лет стирали, готовили, мыли, гладили, выводили чернильные пятна с его рубашек. Руки, на которых проступали синие прожилки, как карта прожитой жизни...

Не успел Артём Стрельцов, наследник империи отца, знаменитый на весь город мажор и гуляка, как следует протрезветь после вчерашнего гонка по ночному городу, как тяжёлая дубовая дверь кабинета отца захлопнулась за ним. — Хватит, — голос Виктора Сергеевича был спокоен, но в этой тишине звенела сталь. Он сидел за массивным столом, и на его лице не было ни гнева, ни раздражения. Была усталость. — Ты поставил под удар репутацию компании. Из-за твоей «шалости» мне пришлось разбираться с очень неприятными людьми...

Надя собирала вещи под ухмылки свекрови и любовницы мужа. Те две развалились на диване, с видом победительниц, наблюдая, как она, сгорбившись, укладывает в потрепанный чемодан свое скромное приданое. Каждая складенная кофта отдавалась в душе глухим стуком. В ушах стоял едкий, сладковатый голос Ольги, этой самой «любовницы»: «Не торопись, Наденька, мы тебе поможем. А то ведь опоздаешь на свой автобус в никуда». Свекровь, Валентина Петровна, щелкала языком, рассматривая ее старые туфли. —И зачем только ты за ними цепляешься? Новые Игорь тебе купит...