wwr

-…лучше расти на солнце будет, - говорил на одном дыхании Борис Иванович. – А ей и говорю, мол, как лучше будет ежели молодое, сгорит, а ей как об стенку горох. Все равно на солнце посадила, а я вторую половину все ж таки в тень пересадил. И что ж ты думаешь? И вправду в тени завяли. Насилу ноги от нее унес. Бабы… - Борис Иванович, а горы где же здесь? - Горы? А во-о-он тама горы, - он показал пальцем туда, где на горизонте синело что-то неровное, высокое, далекое и непреодолимо тянущее к себе. Сердце мое неприятно сжалось...

Выходил я, должно быть, один, потому что, выпрыгнув на перрон и оглянувшись, я не увидел никого, кроме мирно дремавшего на скамейке старичка, да двух рабочих. Кассы, которые были скорее кособоким кирпичным домиком с маленькими окошками, мирно доживали свой век между только двумя фонарными столбами посреди забетонированной площадки, называемой здесь перроном. Василий Степанович сказал, что меня встретит его знакомый, у которого я буду жить, который «души не чает в гостях». Когда поезд тронулся, двое...

Как я был счастлив, добившись наконец от редактора нашей скромной газетенки командировки в интересное место! Имея большую страсть к путешествиям, я решил стать корреспондентом, но везде от меня отмахивались: «Работай по образованию». Но кто же знал, что педагогика окажется не самым любимым моим занятием? И вот меня наконец приняли на работу «Красиво пишешь», - сказал Василий Степанович, мой начальник. Но три месяца пришлось мне сидеть в душном кабинете, описывая в статьях то проблемы с канализацией, то с водопроводом, то ругать вандалов, укравших дорожный знак при въезде в город...

- Вась, а вот если бы ты джина нашел, какое желание ты загадал бы первым? Вася был мальчиком с соседнего двора. В отличие от Никитки, раз в год приезжающего сюда на две недели, Вася жил в частном доме постоянно. Между мальчиками разница была всего в два года, но как это часто бывает, старший из них, а именно Вася, считал себя вследствие возраста умнее и в глубине души даже мудрее своего младшего товарища. И вел он себя подобающе. Вася, когда Никитка сильно разбалтывался и начинал безудержно говорить...

Шедшая всю ночь противная изморось под утро превратилась в ливень, размывающий единственную дорогу через лес к дому графа. Кареты врача и священника, за которыми послал граф, едва успевший понять, что произошло, успевшие пройти треть пути окончательно увязли, и не было никакой надежды сдвинуться с места, пока не закончится дождь и дорога не просохнет. Врач, посчитавший своим долгом прийти на вызов во что бы то ни стало, отправился пешком, в глубине души осознавая, что задремавший в карете, оставшейся за поворотом, священник нужен этому дому больше...

Дом за городом пусть и не выделялся богатством по сравнению со своими городскими братьями, но, затерянный среди густой чащи, он и не стремился выделиться своей изящностью, а даже напротив, пытался скрыться, слиться с лесом. Когда граф и графиня приехали сюда, под стать настроению их, ливнем шел дождь, а домик встретил своих хозяев грустной и глубокой темнотой окон. После известия о смерти дочери, нисколько не мешкая, граф принял решение отречься от городской суеты и уединиться с женой и парой человек из прислуги здесь, чтобы забыться...

И граф вновь, как в былые времена, когда он был ещё молод и волосы его ещё не обрели серость седины, а графиня, жена его, ещё не была его женой, пустился кружиться в вальсе. Быстро перебирая ногами он кружил с женой по широкой гостиной не стыдясь своего гостя, завороженно наблюдающего за красивой даже после стольких лет совместной жизни парой. Такая привычка была у графа. Лишь только губы его касались спиртного, как тут же ноги сами просились в пляс, и не мог уже Степан Андреевич этому противиться...

Домик в Карелии был добротным, его строили на совесть, и потому даже лишенный должного внимания, он оставался прочен и годен для жизни. Немного покосившаяся неровная печка потрескивала сырой сосной. Осевшую на пол пыль, Евгений Анатольевич вымел по прибытию, полки он вытирал сейчас, а вещей, которые надо было бы разложить по своим местам, он взял не так много, да и что их теперь раскладывать, когда на дворе скоро будет ночь, да и не все вещи он еще привез с собой. Ему снова придется возвращаться в город, снова набирать вещей, а значит снова переставлять те, которые он здесь уже расставил...

Это было странное письмо, совсем не такое, как все остальные. Черный конверт ярко выделялся на фоне многочисленных белых. И подписан он был словно замазкой. Но куда именно было отправлено письмо, было неясно. Уже много раз оно перенаправлялось на адрес отправки, но вновь и вновь возвращалось сюда, как по заколдованному кругу. Начальник отделения и слушать ничего не хотел. Ему и без этого хватало дел. Здесь что-то пропало, тут недосчитались, там нужно отчитаться какой-то важной персоне, а письмо без адреса – это не такое уж и необычное дело...

Этот монстр издалека мог внушить лишь неприязнь, но вблизи он был страшен, страшнее самого старого и страшного мертвеца. О его приближении вещал тяжелый монотонный, бьющий по ужам и пробирающий до дрожи костей гул. Не сразу можно было увидеть, откуда он летит, но как только его толстое тяжелое черное тело открывалось взору, можно было разглядеть его ужасающий вид. Его несли два полупрозрачных, изборожденных жилами и отливающих радугой, крыла. Тело его всюду покрывала черная грязная шерсть, заканчивающаяся на шести лапах...

- А крыс нынче развелось! По дому бегают прямо днем! И не боятся, до чего обнаглели! – Чарльз поморщился, облизывая оставшуюся в чашке дольку лимона при воспоминании о ставших столь ненавистными им грызунах. Сидевший напротив товарищ его Фрэнк, каждую пятницу приходивший к другу на чай с лимоном, с пониманием кивнул. - Так что вы кота-крысолова завести не хотите? Они и крыс едят, и душу успокаивают… - Да пытались завести. Так и у Анны все чесаться от него начало. А между женой и котом я, пожалуй, жену выберу...