алексей вавиловв

ало, и Мадлен совершеКак пить дать! Да будь я канюк двуглавый, — резонно ответил мальчишка и пнул лошаденку в зад. Забрало звякнуло, и кобылка сердитым галопом выскочила в поле. Солнце высоко поднялось над горизонтом, окончательно победив тьму. Мадлен расправила плечи и выпрямилась в седле, изо всех сил стараясь удержаться верхом и при этом не выронить копья, которое немилосердно тянуло ее к земле. Огромная арена была совершенно пуста. По обеим ее сторонам тянулось несколько рядов с пустыми в этот час ложами и трибунами...

Отступать некуда. Почти. Мадлен бросилась к стене, из которой пробивался свет, настежь распахнула окно и выпрыгнула во двор. Что бы там ни говорили про козий навоз, главное, он — мягкий. Благополучно приземлившись, Мадлен невольно подумала о том, сколько ее еще ожидает сюрпризов в этом дворце. Место, где располагалась чудесная куча, находилось на самом дальнем краю королевского сада. Через окно было слышно, какой во дворце поднялся переполох, и Мадлен решила на время спрятаться в сарае, который стоял неподалеку...

Я… я, кажется, не понимаю… — промолвила Мадлен. Лукас прошел к дверям камеры и сделал знак, чтобы ему открыли. — И должен заметить, что ты намного превзошла своих предшественников, которые назывались моими родственниками. Мой бедный, давно потерянный брат Найджел! Он долго скрывался под чужим именем и тому подобное. А перед ним — сестра Глэдис, и тетя Пафф, и кузина Квинси… — Но у нас никогда не было кузена Найджела и других тоже! — О, Мэдди Кэхилл! — закричал на нее Лукас. — Зачем ты мне показала...

С-с-сегодня перед вами выступит один очень необычный исполнитель, — продолжала она. Мастер Винтроп громко, на весь зал, зевнул, вертя перед собой флейтой. Мадлен молилась, чтобы перстень только не соскочил на пол. Она заставила себя промолчать и обойтись без замечаний. После концерта король наверняка распорядится купить мальчику новый инструмент. И тогда она снова спрячет перстень. — П-позвольте представить — наш юный и очень одаренный музыкант мастер Винтроп Кэхилл! — объявила она, и король благосклонно захлопал...

И вот… что теперь? Чем этот брат лучше ее врага? Оливия как-то раз сказала, что Лукас «больше, чем жизнь» и «с железной волей». Но он еще и желчный, бездушный и… очень несчастный. Его взгляд, долгий и неподвижный, судил и осуждал. И в то же время это были глаза ее матери — такие же дерзкие, проницательные, только опустошенные, словно лишенные доброты. Материнские глаза, лишенные их света. Мадлен вспомнила третье обещание: объединить всех Кэхиллов, когда это станет возможным. А что, если еще невозможно?...

Неожиданно Лукас сделал вокруг себя пируэт, взял арестованного за руку и поднес ее к своему лицу. — Ваше Величество! Если это руки человека, который работает на земле, то почему, в таком случае, они пахнут овчиной?! Почему теперь и моя кожа запахла жирной овечьей шкурой? Челюсть коренастого отвисла, глаза забегали. — Я… я… — Ха-ха! Великолепно, Кэхилл! — зааплодировал ему король. — Отрубить этому голодранцу голову! «Голодранец» бросился перед ним на колени. — Милорд! Ребятишки у меня… Пятеро парнишек,...

Дэмьен Веспер зажмурился от внезапной вспышки. И потом долго и неотрывно смотрел туда, где начинались дремучие вересковые заросли, в которых мелькнула и тут же скрылась чья-то таинственная тень. — Ах ты, склизкий малыш, — тихо приговаривал мастер[4] Винтроп Кэхилл. Он держал на ладони крохотного, в красных пятнышках, тритона. — Глупая маленькая ящерка, как же мы боимся темноты… Он беззаботно шел по рыночной площади, обходя праздничную толпу и стараясь не наступить никому на ноги. Он и так уже чуть не раздавил саламандру и одну древесную жабу...

Оливия сжалась. — Я пройду через тайный ход, надеюсь, они его не найдут. Беги! — Но как же обещания… — сопротивлялась Мадлен. — Не забывай их, Мадлен, и все. И что бы ни произошло, главное — береги себя. Помни — ты должна жить. И еще кое-что: не оглядывайся. — Оливия сквозь слезы глядела на свою дочь, не в силах оторваться от нее. Она взяла в руки ее лицо и нежно поцеловала. — Храни тебя Господь везде и во все времена! Не успела Мадлен сказать и слова, как Оливия исчезла. Она скрылась под покровом полутени и тенью проникла через потайную дверь дальше — в аптеку...

Через пару минут ее башмаки звонко застучали по булыжной мостовой. Мадлен взлетела по узким старинным улочкам, спеша на нежный голос жестяной флейты. Над городом парила песенка ее матери — Bhaile Anois.[3] «Пора домой». Ее давным-давно, еще до появления Мадлен на свет, написал отец, и с тех пор она стала их домашним гимном и призывом к семейному сбору. Мадлен на бегу помахала веселому розовощекому пекарю, приветствовала черного от сажи трубочиста и поздоровалась с заскучавшим фонарщиком. Она свернула на Фронт-стрит и вылетела на другую сторону улицы, оказавшись на самой вершине холма...

Веспер с такой силой сжал рукоять своего меча, что костяшки его пальцев побелели. Его взгляд словно застыл. Но Оливия не отвела глаз. Пусть он знает, что нет такого оружия в мире, которое столь же опасно, как женщина, потерявшая любимого мужа, как мать, защищающая своих осиротевших детей. Или он сделает, как велит ему эта ослепшая от слез женщина, или она уничтожит его. Это был поединок двух вожаков хищной стаи, и Дэмьен Веспер понял, что один из них должен уйти. Он склонил голову, не спуская с нее холодных, как клинок, глаз...