Виктор Черкасов

ВУКТЫЛ — НЕ ТЫЛ, ВУКТЫЛ — ПЕРЕДОВАЯ! Практику на третьем курсе я проходил в молодежной газете Республики Коми. Сыктывкар, столица Коми, мне понравился. Город уютный, вокруг леса, каких в наших степях отродясь не водилось. На проспекте, уходящем к железнодорожному вокзалу, построили кинотеатр «Парма», университет, магазины, общежития, Академию наук. Вдоль проспекта посажены ели, сосны, берёзы. На проспекте располагались газеты «Красное знамя», «Молодежь Севера», «Югыд туй». В газете «Молодежь Севера» приняли хорошо. Много позже узнал, что модный ныне писатель Сергей Довлатов читал эту газету. Коллектив творческий, и, что меня приятно поразило, журналисты имели свое право на оценку событий комсомольской жизни республики. Вот пример. В леспромхозе состоялось отчетно-выборное комсомольское собрание, с которого я написал отчет. Наполовину критический. В обкоме прочитали текст и попросили сократить критику. Редактор спросил меня: согласен ли я на сокращение? Не согласился. Отчет опубликовали, журналисты «Молодежки» были со мной солидарны. Через два года я работал в городской газете «Волгодонская правда». Редактор Аксёнов правил материалы, не спрашивая ни согласия, ни моего мнения. Этот факт я запомнил на всю жизнь и старался учитывать его в своей редакторской деятельности, хотя правил безбожно. Сокращал целыми абзацами. Но не мысль, а словоблудие, на нашем жаргоне — «воду». 1975 год. Шло интенсивное освоение нефтяных и газовых месторождений Тимано-Печорского бассейна. Попросил редактора послать меня на Всесоюзную ударную комсомольскую стройку Усинск — будущий город нефтяников и газовиков. Стояла прекрасная погода, когда я прилетел в Парму — это поселок на реке Колва. Сюда на пионерную базу по северным рекам доставлялись грузы. От пионерной базы до будущего Усинска мы добирались по бездорожью. Штаб комсомольской стройки стоял на въезде в поселок. Это был обычный деревянный вагончик, десятки таких же располагались и дальше, в низине. Но уже строились и пятиэтажки. Поселок — растревоженный улей. Снуют машины, везде краны, люди, стройматериалы, котлованы, мусор. По поселку вдоль будущих улиц и проспектов проложены огромные трубы. Оказывается, это система отопления для балков. Балки меня поразили: это раскрашенные железнодорожные цистерны, выставленные в длинные шеренги. Внутри них — жилая комната и кухня. Тогда это считалось классным жильем — отдельная квартира. Справа от въезда в поселок со стороны тайги, около болота в низине, стояли палатки ленинградских студотрядов. Там в командирской палатке я и жил несколько суток, потому что отношения с комсомольским секретарем стройки у меня не заладились сразу. Он не лишен был, на мой взгляд, комчванства, считал людей, приехавших сюда работать со всех концов страны, только охотниками за длинным рублем. А как же иначе? За запахом тайги едут только дураки, хотя те, кто сейчас живет в Усинске, на мой взгляд, и были настоящими романтиками и настоящими патриотами. Преклоняюсь перед ними. Не все выдерживали Север. Помню, начальник «Комсомольского прожектора стройки» — звали его Володя, с ним подружился — повел меня к молодым специалистам. Две симпатичных девчонки. Москвички. После института их направили сюда. Жили в отдельной «цистерне». Порядок, уют. Но за порогом грязь страшенная, ходить можно было только в сапогах. Они напуганы — разговорным матом, криком при закрытии нарядов, громадьем стройки, и чувствовали себя затерянными и, наверное, считали жизнь свою загубленной. Девушкам — малярам и штукатурам было проще, они соглашались и не на принцев, а москвички жили в иллюзиях. Потенциальных женихов у них не было, а без любви какая жизнь? Все-таки Север — не женский край, вернее необустроенный Север. Потом уже в сыктывкарском аэропорту я встретил одну из них: за ней приехала мама из Москвы. Сколько слез, сколько счастья! Редко я видел такого счастливого человека. И все-таки счастлив и тот, кто бывал на таких вот стройках. Какое то всемирное братство царило в отношениях между людьми. Радость трудовых побед, мечта построить свой город. Сейчас я открываю сайт газеты «Усинская новь» и вижу,

СЫН ЕМЕЛЬЯНА ПУГАЧЕВА ТРОФИМ ПОХОРОНЕН В КУБЕРЛЕ. Мой собеседник — Алексей Илларионович Шаповалов. Он считает себя прямым потомком Трофима — сына Емельяна Пугачева. Вот что он рассказывает: «Во время войны с Наполеоном из крепости, где по приказу Екатерины содержались обе семьи Емельяна Пугачева, его сын Трофим сбежал. Его дочь Феврония Трофимовна, и моя бабушка, говорила: отец долго скитался по России, а потом осел в Курской губернии и Воронежской. Женился. Это я уже помню, мне лет 8-10 было. В одно время приходит и говорит, что нас выселяют за Урал, в Сибирь. Много семей…Властям стало известно, что семья Ивановых, жившая в селе Стенькино Воронежской губернии, на самом деле Пугачевы». Тайну вольно или невольно на исповеди открыла жена Трофима. В пользу этой версии Феврония Трофимовна говорила так: «А чего о ней, предательнице, говорить? Это она выдала, что мы «пугачи», потомки Емельяна Ивановича». И дальше ее рассказ: «Вот нам, семьям сорока-тридцати, предложили и переселиться. Не знаю, как называлось место, но кругом тайга. Весной, когда стало тепло, собрали круг и стали думать: что делать? Половина решила остаться на месте и обустраиваться, а другая — бежать на Дон. Отец — Трофим Емельянович — тоже решил умереть на Дону. Лето шли обратно, к концу осени добрались до места, вотчины донских казаков — до реки Куберле. Это был приток Сала. Не знаю, по какой причине, но нас дальше не пустили. Куберле тогда была река глубоководная, берега крутые. Мы переправились на крутой берег, обосновались. Лесу не было, саман делать некогда. Наша семья, как и все остальные, вырыла в обрыве комнату, пробили трубу, заделали выход дверью, из пузырей сделали окно и так пережили зиму. А весной стали делать настоящую землянку». Месту, где стали жить поселенцы из Сибири, люди дали название Пугачи. Трофим сколотил артель, которая занималась сельскохозяйственными работами по найму. Женщины работали в огородах. Жизнь налаживалась. Построили дом. Февронию выдали замуж. За местного по фамилии Шаповалов. Она родила дочь, которая и стала матерью моего собеседника. — Я прожил большую, интересную и, надеюсь, достойную жизнь, — говорил Алексей Илларионович. — Но я считал все свои дела незавершенными, если бы не поставил памятник своей родной бабушке Февронии Трофимовне Шаповаловой и прадеду — Трофиму Емельяновичу Пугачеву. Этот памятник стоит в левом углу кладбища. В поминальный родительский день мимо него проходят люди к усопшим родственникам. И им недосуг, что под этой плитой лежит сын крестьянского царя Емельяна Пугачева. Крестьянского царя, потрясшего Россию. История. Вот она — рядом.

ЗДЕСЬ РОДИЛАСЬ ПЕРВАЯ КОННАЯ. 60-летию непобедимой и легендарной Первой Конармии были посвящены торжества в поселке Красноармейском. Собралось 30 бывших конников, доживших до 1979 года. Открыт исторический музей. Ветераны посетили братскую могилу, где захоронены красные партизаны. Как ручейки сливаются в единый поток, а потом образуют могучую полноводную реку, так мелкие отряды самообороны сальских и приманычских степей сливались и соединялись в отряды и полки, создав прославленную в боях Гражданской войны легендарную Первую Конную армию. Второго января 1918 года на станции Куберле созывается съезд рабоче-крестьянских, казачьих и солдатских депутатов, на котором был создан революционный комитет. «В Куберле, — пишет С. М. Буденный в книге «Пройденный путь», — все краснопартизанские отряды объединились в один отряд под командованием Шевкоплясова. На хуторе Токмацком в июле 1918 года собрался организационный штаб из трех человек: Буденный, Г. К. Сиденко, И. М. Селезнев. Штаб объединил всех кавалеристов в кавалерийский дивизион. Командиром дивизиона был назначен Думенко, его заместителем — Буденный. Таким образом, в конце июля на станции Куберле впервые произошло объединение мелких отрядов самообороны в регулярные воинские подразделения. Здесь произошло разделение пехотных подразделений и конницы. Впервые конники объединились в самостоятельное подразделение — кавалерийский дивизион. Этот дивизион и положил начало формированию Первой Конной армии».

«КОРОНАЦИЯ» ЕЛЬЦИНА.  В июле 1991 года я был аккредитован на пятый (внеочередной) съезд народных депутатов РСФСР. Это тот съезд, где произошла первая депутатская драка. Жил в гостинице «Россия» в апартаментах Виктора Юшкевичуса — депутата нашего 141-го избирательного округа. Мы вместе ходили на заседания. 10 июля 1991 года предстояла «коронация», а официально: «торжественное заседание пятого (внеочередного) съезда народных депутатов РСФСР, посвященного вступлению в должность первого Президента РСФСР Ельцина Бориса Николаевича». Безусловно, событие историческое. Такое раз в жизни бывает, и мне очень хотелось попасть на него. Заседание проводилось в Большом Кремлевском дворце. По неопытности думал, что журналистская карточка аккредитации автоматически является и пропуском на торжество. Однако уже за 15-20 метров от входа мы с Виктором поняли свою наивность. Стоял кордон из людей в штатском. Оказывается, на заседание выдавались специальные пригласительные билеты. Виктор забыл свой билет в гостинице, а по депутатскому удостоверению и его не пропускали. Благо, «Россия» рядом, сбегал за приглашением. Словом, мы минут десять уговаривали «кордонщиков» пропустить нас. Не получается, и всё. Я говорю Виктору: «Иди сам, раз такое дело». Он в ответ: «Не быть мне ментом, если ты не попадешь на «коронацию»» (до избрания народным депутатом работал в городской милиции). Он нашел своим милицейским нюхом начальника первого кордона. Первый кордон мы прошли. Второй, на входных дверях во дворец, мы тоже прошли, сославшись на разрешение. Заходим в вестибюль — третий кордон. Договорились. Поднимаемся по лестнице на балконы. Виктор размышляет: «В партере все места заняты, именные, по билетам. А на балконе можно попробовать». Подходим к двери. Стоит охрана:  -Где приглашение?»  — «Нет, есть корочка журналиста». — «Ничего не знаю». — «Слушай, три кордона прошли, будь человеком…» Отвернулся, смотрит в другую сторону. Мы прошли. Виктор снова инструктирует: «Тут публика сам знаешь какая: вон патриарх Алексий прошел, вся Москва собралась. Если ты займешь чье-нибудь место на балконе, то шума поднимать не будут». Я последовал его совету. 10 часов. Фанфары. Открывает съезд Руслан Хасбулатов — председатель Верховного Совета народных депутатов РСФСР: «Сегодня открывается новая страница в истории государства Российского…» Питерский актер и народный депутат Олег Басилашвили выступает с рассказом об истории России и что «впервые граждане России на референдуме 17 марта 1991 года высказали свое мнение о форме государственной власти в России». Выходит Борис Ельцин, присягает (рука на сердце). Звучит музыка Глинки (нынешнего государственного гимна еще не было). Над резиденцией первого президента России в Кремле поднимается государственный флаг. Слово дали патриарху Московскому и всея Руси Алексию, мне запомнились его слова: «Больное общество и столь пережившие люди нуждаются в понимании, любви и терпимости. Поэтому надлежит нам чаще вспоминать слова апостола: «Друг друга тяготы несите, и так исполнится Закон Христов»». Выступил Борис Николаевич. Смысл его выступления заключался в том, что великая Россия поднимется с колен. Дали слово и президенту СССР Михаилу Сергеевичу Горбачёву. В начале своего выступления он сказал: «Только что состоялся акт, торжественный акт приведения к присяге и вступления в должность первого президента Российской Федерации. Может быть, кто-нибудь по этому поводу скажет: ну, что особенного? Одним президентом стало больше. Я придерживаюсь другого мнения…» При этой фразе в огромном зале поднялся шум. Фраза вроде бы не соответствовала торжественному моменту и означала на деле: а зачем России президент, если есть президент Горбачёв и есть СССР? К тому времени конфронтация между Ельциным и Горбачевым достигла своего пика, многие понимали, что два президента вряд ли уживутся в одном Кремле. Но Горбачёв все-таки сохранил хорошую мину при плохой игре и продолжал: «…Глубоко убежден, что интересам Российской Федерации, как и всех республик, объединенных в наш Союз, отвечают не расхождения по своим углам, не самоизоляция, а, напротив, сотр

«ВОЛОДЯ, ТЕБЯ ЖЕ РАЗОРВУТ!»  В феврале 1990 года я был на учебе в Москве. Жил на Садово-Кудринской площади в общежитии института печати, где ректором был Юрий Афанасьев, уже известный к тому времени либерал-западник. Межрегиональная депутатская группа во главе с Гавриилом Поповым организовала шествие с митингом в поддержку Горбачева. В его борьбе против ортодоксов в партии, которые мешали демократическим преобразованиям. Тогда такими считались секретарь ЦК КПСС Егор Лигачёв, спикер парламента СССР Анатолий Лукьянов… Маршрут колоны демонстрантов проходил мимо нашего общежития. Естественно, я присоединился к митингующим. Такого скопления народа я не видел давно. Потом говорили, то чуть ли не полмиллиона москвичей вышли на призыв депутатов-либералов. Правда, меня удивило, что цель москвичей — поддержать Михаила Сергеевича, а большинство транспарантов и лозунги были направлены против него: «Горбачёва — в отставку», «КПСС — вне закона» и прочее. Когда колонна подходила к Красной площади, то многотысячная толпа дружно скандировала лозунги. Но злобы в лицах не было. Я видел улыбчивых москвичей и стал лоялен к ним. Сегодня я был их сторонником. Кто же знал тогда, что мы все вместе в феврале 1990 года сделали первый шаг к распаду СССР. Колонна остановилась у здания Исторического музея. Люди заполнили площадь до краев. К месту, где сейчас стоит памятник маршалу Жукову, подогнали обычный грузовик, и его кузов стал трибуной. Начался митинг. Выступали депутаты Межпарламентской группы — будущий мэр Москвы Гавриил Попов, будущий перебежчик Станкевич, директор института печати Юрий Афанасьев, поэт Евгений Евтушенко, следователь «узбекского дела» Гдлян. Там же крутился Чубайс. В неизменной поповской рясе виднелся Глеб Якунин и многие другие… Говорили коротко, рублеными фразами, громко и резко. В общем, стандартный набор лозунгов, идей, которые потом будут в ходу целое десятилетие. Но тогда они звучали для меня по-новому. Кроме того, я заметил, что митинг хорошо отрежиссирован. Очередной оратор в середине речи потрясает рукой и выкрикивает лозунг. Толпа его подхватывает и скандирует. Конец речи тоже заканчивается лозунгом. Я стоял возле машины-трибуны и видел, как все это делалось. Рядом со мной находился красивый мужчина лет 45, который был очень активен. Он, жестикулируя, разговаривал с женщинами, что стояли здесь с плакатами и знаменами. Помню, что речь шла о событиях в Прибалтике, где местные восстали против советской власти, а военные разогнали восставших. Этот человек разубеждал женщин в том, что действия солдат были преступными. Он говорил: «Русских там ненавидят. Через какое-то время нас из Прибалтики погонят. Я только что приехал оттуда, все видел и все знаю». Я был согласен с ним в том, что прибалты недобро относятся к русским (на флоте со мной служил латыш — ярый антисоветчик), но меня удивляло то, что мнение этот человек высказывал публично, без оглядки за последствия. И вот когда Юрий Афанасьев объявил очередного оратора и отошел к нам, то мужчина обратился к нему: — Юра, дай мне слово. — Володя, тебя же разорвут на части. Такой вот диалог состоялся между Афанасьевым, которого я уже знал, и Владимиром Жириновским, которого я увидел в первый раз. Я часто вспоминаю этот момент. В 1990 году кумиром толпы были демократы. Жириновского в феврале 1990 года точно освистали, если бы ему тогда дали слово. Но… через три года, всего через три года партия ЛДПР Жириновского стала второй на выборах депутатов Государственной Думы России. И теперь уже демократов нельзя выпускать на трибуны. Конечно, не разорвут, но освищут и изгонят. Политический маятник пошел в обратную сторону. Через месяц после митинга на внеочередном съезде народных депутатов была отмена 6-я статья Конституции о руководящей роли КПСС. Здесь же было принято решение об учреждении поста президента СССР. Им стал Михаил Горбачёв. Народ стал ждать серьезных перемен. И почти никто из нас не придал значения тому, что простым поднятием рук внесены поправки во 2-ю часть Конституции СССР. Изменены ст.ст. 10, 11, 12 и 13. Социалистическая и государственная собственность на сред

ЖОРЖ МАРШЕ УВИДЕЛ РАБОЧИЙ КЛАСС.  В 1978 году советские войска вошли в Афганистан. Не все коммунистические партии мира считали решение ЦК КПСС правильным. Некоторые осуждали. Особенно компартия Франции, которая в то время была весьма авторитетной. Возглавлял ее Жорж Марше. В 1978 году он приехал в Советский Союз, и его пригласили в Волгодонск на «Атоммаш». К приезду приурочили очередную сдачу объекта. Снова кумач, транспаранты, духовой оркестр, речи на трибунах. Участие Жоржа Марше в митинге накладывало на событие отпечаток торжества, события уже международного масштаба и, видимо, потому несло в себе заряд довольно серьезного патриотизма советских людей. Я сам это чувствовал. Митинг прошел на подъеме: говорили искренне, хлопали в ладоши и кричали лозунги от души, радовались досрочной сдаче объекта тоже без иронии, как это обычно бывало. Я почувствовал кожей сильную энергетику, исходящую от этой многотысячной толпы. Потом мне говорили, что генеральный секретарь компартии Франции был удивлен такой солидарностью рабочего класса и КПСС, его позиция по вводу советских войск в Афганистан стала менее жесткой. Но суть данного рассказа не в Жорже Марше, а во мне самом. Я сам впервые воочию увидел, что такое рабочий класс, какова его сила, когда он един. Ведь «Атоммаш» не только строила вся страна. На заводе работала вся страна, сюда приезжали со всего СССР самые высококвалифицированные рабочие и инженеры с закрытых заводов. Их привлекал юг, современное оборудование, высокие зарплаты, возможность получить новое жилье, а старое оставить детям. На заводе работало до 20 тысяч человек. Очень много молодых образованных людей. Они могли свернуть горы. Я сам не раз убеждался, что для рабочих и инженеров «Атоммаша» нет неразрешимых производственных задач. И это несмотря на то, что технология изготовления реакторного оборудования (ВВР-1000) осваивалась впервые. Когда я уже стал работать на заводе, то познакомился с уникальными людьми, о которых до сих пор я храню самые добрые впечатления: Овчар, Першин, Какоулин, Симанихин, Тарелкин, Егоров, Алексеев, Савранский, Сокирко, Баласюк, Ковалёв, Хасанов, Ивахненко, Иваницкий, Рыбальченко, Щукин, Данилова, Нечаева, Аюшев, Разумовский, Ткаченко, Моисеев, Журба, Крахотин, Левченко, Захаров и десятки других товарищей: от директоров до бригадиров и рабочих…

ЦЕНТР ДАЛЬНЕЙ КОСМИЧЕСКОЙ СВЯЗИ. Недалеко от крымского городка Евпатория море узким языком врезается через искусственный проход в озеро Донузлав. Мы называли эту землю долиной ветров. Уж, очень здесь злые ветра зимой и знойные летом. Залив глубокий и длинный. Прекрасная база для военных кораблей: на десятки километров ни одной живой души, только каменистая степь с ковылем. Сюда ни пробраться, ни добраться. Вдоль правого от моря берега озера находились причальные стенки. К некоторым из них были пришвартованы корабли. СДК — средние десантные корабли находились у самого последнего причала. Рядом отшвартована плавбаза 33, куда меня привезли после окончания курсов радиотелеграфистов в городе Николаеве. Были тут и десантные плашкоуты вместимостью в один танк или один БТР. Такой плашкоут однажды был снесен в Тихий океан, болтался там 40 суток, старшина Зиганшин и три товарища съели даже сапоги. Нашли их американцы и не могли поверить: живы, здоровы, не поссорились и преданы Советскому Союзу. У первого причала при выходе в море стояли, помнится, две подводные лодки. Рядом, на берегу, выстроились в два ряда антенные тарелки, виднелись неказистые одноэтажные домики. Особого внимания как-то они не привлекали. Да и в разговорах о них никто не упоминал. Стоят домики и стоят. Наверное, подводники живут, не в лодке же офицерам ночевать, когда в увольнении. И только уже в 1969 году наш корабельный шифровальщик-мичман сказал по секрету, что здесь находится Центр дальней космической связи. Поверить в это нам, радистам, было трудно, так как в этом районе Тарханкута радиоэфир кишел помехами. Правда, запреты на выход в эфир корабельным радиостанциям были обычным явлением. Что представляла собой эта военно-морская база Черноморского флота в заливе Донузлав? Залив без рыбаков и туристов, пустой знойный берег летом, грязь непролазная зимой, хлеб из Евпатории привозили на бронетранспортерах. Из развлечений — ловля скумбрии с борта корабля на десяток пустых крючков. Учебные тревоги, штормовые предупреждения обязательно по субботам, чтобы матросы не просились в увольнение на берег. Один раз вывозили собирать виноград. Скука смертная. Я тогда, в 1967 году, только начинал службу, мне хотелось морской романтики, а тут голая степь со знойными ветрами. А оказывается, тут рядом, всего в десятке километров к выходу в море, живут и работают люди, которые вывели в космос Юрия Гагарина. Поэтому поверить в то, что здесь, в богом забытом уголке Крымского полуострова, находится всемирно известный, а также засекреченный от всего мира Центр дальней космической связи, было проблематично. Но когда я прочитал в газете «Известия», что первый космонавт Юрий Гагарин с первым американским астронавтом посетили монумент морякам-десантникам, освободившим Евпаторию от фашистов, и побывали в Центре дальней космической связи, понял: мичман говорил правду. Монумент десантникам в Евпатории делали наши ребята из плавмастерской-26. Он и сегодня стоит на набережной славной Евпатории. А Центр дальней космической связи давно рассекречен. Недалеко от него выросли коттеджные поселки и туристические базы. Рыбалка здесь роскошная. В 2016 году я с дочкой Полиной поехал в Донузлав. Лучше бы я этого не делал — со мной остались бы навсегда романтические воспоминания. А так… Голая знойная степь, десятка два пятиэтажек на берегу залива и ни одного корабля. Тоска…

Бахмутский ветер. В середине января «говорящая голова» Министерства обороны генерал К. сообщил по телевизору, что в ходе специальной военной операции освобожден город Соледар и открыт путь на Бахмут. Что я знал о Бахмуте? Старики на Дону говорили, что, если ветер бахмутский, то весна будет теплой, если «калмык», то весна будет холодной. В этих местах Донбасса, где сейчас шли ожесточенные бои, сотни лет добывали соль. Соляные копи принадлежали казакам – они с них кормились. Когда атаманом донских казаков стал Кондрат Булавин, то Петр 1 забрал у Войска Донского эти соляные копи и с них стали кормиться регулярные петровские полки. Булавин воспротивился – поднял казаков на бунт. Именно бунт, а не на восстание против царского режима, как нам твердили все годы советской власти. Почему в Бахмуте такие ожесточенные бои? Как я уже сказал, в этих места соль добывали сотни лет. Были вырыты соляные копи, проложены транше под землей, словом, здесь были «одесские катакомбы». Выбить боевиков из-под земли оказалось не простой задачей.

НЕТ СЧАСТЬЯ НА ЗЕМЛЕ, А ЕСТЬ ПОКОЙ И ВОЛЯ. На Дону любят петь казачью песню «Любо, братцы, любо!». В советское время ее пел в одном из кинофильмов атаман Махно — анархист по убеждениям, оказавшийся во время Гражданской войны 1918–1922 гг. не попутчиком большевиков. А раз ее исполнял Махно, то песня не культивировалась, потому только немногие и знали ее полный текст. Я же считаю, что песня раскрывает самую суть казачьей души, понять эту песню означает понять слова Александра Пушкина, что «нет счастья на земле, а есть покой и воля». В первом куплете поется, что на берегу Терека в схватке постреляны и порублены сотни людей. Во втором — казака и коня смертельно ранили. Но он не осуждает своего атамана за то, что тот скомандовал эскадрону идти дальше, а его оставил в широком поле. Так и должно быть. Он скорее благодарен товарищам за то, что они оставили ему коня, оставили шашку. И теперь он не один в родном поле, где только вольный ветер. С ним конь и шашка. Казак понимает, что ему недолго осталось жить. И чего же ему жалко на этом белом свете? О чем он «жалкует» больше всего? Об этом говорится в последнем куплете: «Жинка погорюет да выйдет за другого. За мово товарища, позабыв меня. Жалко только волю во широком поле, Жалко мать-старушку да буланого коня! Это главный куплет баллады. Перед смертью казак размышляет о ценностях жизни. И в чем смысл самой жизни? В любви? Любовь преходяща. Казак знает, что, конечно, «жинка погорюет», но жизнь есть жизнь, и она выйдет замуж снова. Выйдет замуж за его же товарища. Значит, дружба тоже преходяща. Так что ему жалко оставлять на этом свете? А жалко ему только своего верного товарища — буланого коня, жалко «мать-старушку», которая породила его, но более всего, ему жалко «волю во широком поле». Воля в понятии этого человека не просто свобода. Это понятие вбирает в себя не только образ жизни свободного от любой власти человека. «А как же покой?» — вспомним Пушкина. А покой — это тоже состояние души. Самое лучшее. Поэтому поэт и обозначил счастьем два прекрасных состояния человеческого бытия: покой и волю.

Первый донской реактор. 18 февраля 1981 года под гидроиспытания был поставлен первый атоммашевский реактор. Директором завода в то время был Валерий Першин. Личность громадная не только ростом, был он человеком большого ума и занимал большую должность – зам. министра энергетики. Сам он питерский, возглавлял военное предприятие «Звезда». Его прислали сюда, как опытного специалиста - машиностроителя, чтобы наладить производство атомного оборудования, которое в то время выпускалось только на Ижорском заводе. Но там делали не весь комплект, а вот на Атоммаше планировали выпускать всю атомную номенклатуру изделий, мне, кажется, числом 125. Першин сумел поставить реактор под гидроиспытания. Правда, я не уверен, что именно этот реактор работает сегодня на Южно-Украинской АЭС. Много их реакторов, парогенераторов, машин перегрузочных после «рапортов» пылились где-нибудь в углах атоммашевских корпусов. Уже при новом директоре Владимире Овчаре завод стал на ноги, оборудование выходило из цехов и караваном машин его везли на спецпричал, где грузили на суда и по Цимлянскому морю или Дону увозили к месту назначения.

Три разных встречи. Стоит рассказать о трех встречах с советскими гражданами на чужбине. Первая произошла в парке короля Фарука в Александрии. Идем с группой матросов и слышим русскую речь. На балконе отеля две девицы разговаривают. Оказалось, что они из Прибалтики, мы пригласили их погулять вместе с нами. - Обойдетесь, - слышим в ответ. - Вы нам в Союзе надоели, мы деньги приехали зарабатывать. Видимо, проституцией. Вот вам, бабушка, и прибалтийский национализм. Шел 1968 год. Второй случай. Едем на автобусе на футбольный матч – в Александрию приехала команда «Динамо» из Тбилиси. Видим, за автобусом бежит женщина и машет рукой. Остановились. Заходит и говорит: - Родненькие, можно я вами поеду, хоть по-русски наговорюсь. Оказывается, она с мужем живет в пустыне, муж строит каналы в Сахаре. Женщина сама из Узбекистана. Конечно, она с нами и на футбол ходила. Третья встреча. Было это на пляже – нас вывозили покупаться. Невдалеке расположилась большая семья - разговаривали по-русски. Предложили нам напитки. Потом одна дама начала нам рассказывать про Сталина, про пытки, про то, что в Советском Союзе нет никакой свободы… Такие разговоры были для нас внове.

«Поверьте, братцы смерти нет. За утром наступит рассвет. 9 февраля 1993 года в сербской Сребренице погиб Гена Котов, внештатный корреспондент «Вечерки», а по сути «военный корреспондент». Гена пришел в журналистику, как говорят, от заводского станка. Работал на Атоммаше, потом я его взял в редакцию газеты «Атоммашевец». Он писал очерки о ветеранах Отечественной войны, их фронтовые воспоминания. Когда Молдавия решила стать частью Румынии, а жители Приднестровья восстали, там началась гражданская война. Котов поехал в Молдавию, где жили его родители. С оружием в руках он стал защищать родительский дом. Вернулся в Волгодонск и объявил о записи добровольцев воевать в Приднестровье. Записалось 567 казаков. Потом Геннадий Котов уехал в Абхазию защищать абхазцев. В газету он привозил фронтовые очерки. Когда распалась Югославия и на Сербию напали хорваты, Геннадий в декабре 1992 года поехал на сербский фронт. Мне же он сказал, что поедет в Европу заработать денег: трое детей на руках. Я даже выдал ему командировочное удостоверение. В сербской армии он был командиром разведподразделения. Погиб в одном из боев. Похоронили его сначала в сербской земле, потом жена и донские казаки привезли прах Геннадия в Волгодонск. Похоронен на Аллее героев. Некролог в газете «Вечерний Волгодонск» вышел под заголовком: «Поверьте, братцы смерти нет. За утром наступит рассвет». Написала его, кажется, журналист Валя Курганова.