Fáta Morgána

Кто он? Густав Вагнер — австриец, член СС с 1935 года, заместитель коменданта лагеря смерти Собибор в 1942–1943 гг. Под его контролем было уничтожено не менее 250 000 человек — в основном евреев из Польши, Нидерландов, СССР и Германии. Прозвище «Зверь» дали ему сами узники — не как метафору, а как констатацию: он убивал без ярости, но методично, с холодной жестокостью, выходившей за рамки «служебных обязанностей». После войны он скрылся в Бразилии при помощи священника Клеменса Худала, сменил фамилию и жил под именем Гуннар Мунте...

Смерть царя часто представляют как трагедию, вызванную жестокостью или паникой. Но если отвлечься от морального осуждения и посмотреть трезво — на политические выгоды, — возникает парадокс: ❗расстрел в Екатеринбурге, будучи преступлением, оказался удобным — прямо или косвенно — для всех главных сил Гражданской войны. Не потому, что кто-то его заказал, а потому, что его последствия соответствовали их стратегическим интересам. Рассмотрим — не со стороны домыслов, а со стороны документов и слов тех, кто был внутри событий...

Представьте себе: 1904 год. Никаких TikTok-скандалов, никаких «феминисток в TikTok», Instagram ещё не придумали, а кто-то уже спокойно, с чашкой кофе и, судя по стилю, с лёгким раздражением на лицемерие эпохи, пишет: «Разница между замужней дамой и уличной работницей — в длительности контракта и размере аванса». Это не цитата из подпольного феминистского мемника. Это — А. Папприц, чиновник, социальный гигиенист, и, по совместительству, мастер саркастичного взгляда на «благородные устои общества»...

Его называли «мудрым старцем», «отцом нации». Его фигура в сутане отбрасывает длинную, изломанную тень, в которой так удобно прятаться от неудобных вопросов. Митрополит Андрей Шептицкий. При взгляде на его портреты хочется видеть святого. Но история редко имеет дело со святыми; она имеет дело с людьми. А люди, даже самые великие, бывают слепы, слабы и жестоко ошибаются. Размышляя о нём, испытываешь именно призрение — не как к глупцу, а как к тому, кто, обладая умом и влиянием, избрал путь компромисса с абсолютным злом...

На фото казнь поляками Элизабет Беккер - надзирательницы концлагеря Штуттгоф во время Второй мировой войны. Она появилась в нашем аду зимой 1944-го, когда печи крематория в Штуттгофе уже не справлялись с своей работой. Ее звали Элизабет Беккер. Невысокая, с не по-женски жесткими чертами лица, она не кричала с первого дня. Она просто смотрела. Ее холодные глаза, словно сканер, выискивали малейшую провинность, малейшую слабость. С ней всегда была собака — огромная, злая овчарка, ее верный помощник...

В начале 2000-х, на фоне попыток построить новые отношения с Западом, в российских городах вдоль Транссиба стали появляться призраки прошлого. Как несанкционированные памятные знаки, вырастали монументы, посвящённые чехословацким легионерам, или, как их знала советская история, — белочехам. Тогда это казалось жестом примирения, попыткой перевернуть страницу кровавой истории. В Екатеринбурге, Самаре, Бузулуке и других городах открывали плиты и статуи, на которых легионеров называли «борцами с тоталитаризмом»...

«Золотой запас России? — с горькой усмешкой говорил в курилке Владивостокского порта бывший чиновник колчаковского министерства. — А вы спросите у чехословаков и японцев, куда подевались слитки из того самого эшелона. Они ведь не только «союзники», они — наши кредиторы. И платим мы им русским золотом, русским лесом и русской кровью». Его слова были лишь эхом того кошмара, что творился на всей территории бывшей Империи. Ад на Мудьюге и в Иоканьге На севере, в концлагере Мудьюг, смерть была рутиной...

Сергей, шестнадцатилетний юноша в новой форме Союза Юнармейцев, с благоговением смотрел на большой портрет в гостиной. Николай II в парадном мундире смотрел на него спокойным, немного грустным взглядом. «Его оклеветали, — горячо говорил Сергей своему деду, старому профессору истории. — Все эти революционеры, либералы... Они сломали великую страну. А он был святой человек, семьянин. Да, было Кровавое воскресенье — но его ввели в заблуждение, он потом всю жизнь раскаивался! Это единственное темное пятно»...

На фото двое немцев, работавших в газовых камерах, позируют с контейнерами отравляющего газа «Циклон-Б» в концлагере Майданек после освобождения лагеря советскими войсками. Окрестности Люблина. 30 июля 1944 года. Оба повешены в Люблине по приговору суда в 1944 году. Он прибывал в лагеря в ничем не примечательных металлических банках, с аккуратно нанесёнными заводскими номерами и предупреждающими черепами. На этикетке было написано «Циклон-Б» — название, звучащее как нейтральный технический термин...

Архивный полусвет. Пыль пахнет временем и распавшейся на молекулы бумагой. Я читаю не документы — я слушаю голоса. Они спорят, кричат, оправдываются и молчат. Голоса Солдата, Офицера, Системы. И над всем этим — навязчивый, пронзительный миф: «Пулемёты били по своим». Первый голос — сухой, казённый. Доклад УОО НКВД СССР, октябрь 1942 года: ❗«За период с 1 августа по 15 октября с.г. заградительными отрядами войск НКВД задержано 140 755 военнослужащих, бежавших с передовой линии фронта. Из числа...

Маршал Юзеф Пилсудский, уставший и больной правитель Польши, смотрел на карту Европы в 1934 году. С востока нависал призрак большевистской России, с запада — поднимающий голову нацистский рейх. Его министр иностранных дел, молодой и амбициозный Юзеф Бек, убеждал: «Мы должны принять предложение о прямых переговорах с Германией, чтобы не допустить ситуации, когда наши жизненно важные интересы будут решаться за наш счёт... Прямой договор с Германией, пусть и не идеальный, даст нам большую безопасность, чем туманные гарантии со стороны Лиги Наций»...

Стоял хмурый ноябрь 1919 года. В опустевшем классе уездного училища, заваленном книгами и географическими картами, сидел Василий Петрович, учитель истории. Он смотрел на испещренную пометками карту России и не узнавал её. Не было теперь единой страны, был расколотый, окровавленный кусок земли под названием «Владения Верховного Правителя России Адмирала Колчака». Он, как и многие, сначала ждал белых как избавителей от хаоса. Но то, что пришло, не было ни порядком, ни спасением. В его дневнике, спрятанном под половицей, появлялись всё новые горькие строки...