Культура всем: исследуем

Мы очень любим наши фильмы. Те самые, которые смотрят каждый Новый год, знают почти наизусть и могут включать фоном. Советское кино вообще обладает удивительным свойством: оно не стареет, а как будто тихо ждёт, когда мы снова к нему вернёмся. Но за пределами привычного новогоднего «набора» существует ещё один слой — фильмы, которые не стали главными символами праздника, не крутятся по телевизору бесконечно, но при этом удивительно точно передают само ощущение конца года. В этой подборке нет попытки заменить любимую классику — скорее, наоборот, немного расширить её круг...

Сюрреализм — это попытка увидеть мир как сон, где привычные предметы ведут себя странно, а логика уходит. Казалось бы, в СССР, стране чёткости и воспитательных задач, такой стиль невозможен. Но именно в мультипликации он расцвёл — тихо, осторожно, но очень красиво. И что важно — это не копия западного искусства, а естественная часть нашей визуальной культуры. Почему сюрреализм появился именно в мультипликации? Во-первых, мультики считались «детскими», а значит — безопасными. Художникам давали чуть больше свободы: «Ну что они там, котиков рисуют? Пусть рисуют»...

Зима пришла, друзья! Значит, снова достаём пледы, мандарины и включаем проверенные новогодние фильмы… И конечно же, «Морозко». Без него ощущение праздника просто неполное. Но вот что интересно: знакомая нам история Настеньки и Марфуши — это мягкая, семейная версия очень древней сказки, которая когда-то звучала совсем иначе. В первоисточниках было больше суровых испытаний и образов, от которых современный зритель невольно спросил бы: «Так, подождите… это точно сказка?» Давайте вместе окунёмся в культурологию зимнего чуда и разберём, как народный фольклор превратился в культовый фильм...

Сначала была музыка — простая, чуть хриплая мелодия, льющаяся из деревянного ящика с блестящими латунными трубками. Она звучала на саратовских улицах — между лавками, торговыми рядами и домами с резными наличниками. Трое мальчишек рядом с шарманщиком — босоногие, весёлые — то подпевали, то плясали, то делали «мостик» прямо на пыльной дороге. Люди останавливались: кто-то кидал монетку, кто-то просто смотрел и улыбался. Никто ещё не знал, что это уличное веселье на самом деле — первое дыхание русского цирка...

В Санкт-Петербурге, на Некрополе мастеров искусств, среди изящных надгробий композиторов, художников и актёров, есть один особенный памятник. Из грубого гранита выступает фигура бородатого мужчины в простой русской рубахе, с рукой, уверенно упёртой в бок. В его взгляде — упрямство, сила и тихая правота человека, привыкшего говорить «нет» там, где остальные кивают «да». Это — Владимир Васильевич Стасов (1824–1906), художественный и музыкальный критик, историк искусства. Он был убеждён: искусство должно служить народу, быть честным, понятным, необходимым...