Станислав Резвов

Сергий не дал ему докончить: — Гляди, как все складывается. Ты меня провидцем назвал. Самое время теперь победу над поганым Мамаем предсказать. Взгляд Сергия посуровел. — Не хочу того. Знал я, что покой ты потерял, что ночи не спишь. Брат твой Владимир был, сказывал. Гляжу, а веки у тебя натруженные, красные, велика ли хитрость догадаться, что и нынче ты глаз не сомкнул? А ты сразу «провидец». — В голосе Сергия прозвучал упрек. — Говори, сомнения одолели? — Одолели. — То благо. Только труса сомнение повернет вспять, а храбрый лишь зорче будет. Хотел ободрить Дмитрия Ивановича Сергий, но слова его упали, как зерна на камень...

— Не плачь, княже, — впервые так назвал княжича, — не плачь, все там будем… За окном шумел дождь. 10.ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ Ночь заволокла землю темной и теплой мглой. Сверху лениво падали редкие капли дождя. Тускло горел костер, давно уже в него не подбрасывали свежего хворосту. Бориско лежал, укрытый конской попоной, и сквозь прищур глаз настороженно наблюдал, как все чаще клевал носом караульный, сидевший по ту сторону костра. «Завтра будем в Твери!» — От одной этой мысли Бориско холодел. Встреча с Тверским князем не сулила ничего доброго, и парень с упорством, но почти без надежды опять иопять начинал шевелить связанными за спиной кистями рук...

17.БЕРЕСТЯНОЙ СВИТОК Черный ферзь с каждым ходом упорно продвигался вперед. Князь Дмитрий Костянтинович загородился пешкой и взглянул на брата. Князь Борис протянул руку, взял все того же ферзя. Дмитрий Костянтинович глядел на тонкую, точеную фигуру, которую крутили пальцы Бориса Костянтиновича. С обеих сторон ферзя два коня, сзади — неприступный клин пешек. Что тут будешь делать? Дмитрий Костянтинович подпер голову кулаком и уставился на доску. Борис посматривал на него, торжествуя. Пола шатра откинулась. Вошел сын Дмитрия Костянтиновича, княжич Василий Кирдяпа, стал за спиной отца, сказал негромко: — Булак–Темир перешел реку Пьяну...

Береста шла на прокладку лишь нижних венцов, и, когда эта работа кончилась, Семка, стараясь не попадаться на глаза Петру, пристроился работать на выкалыванье досок. Работа эта требовала и сноровки и силы. Парень присматривался, как мастера по слоям выбирали бревно — чтобы кривощела не было, как намечали место, куда клип вбивать, прорубали желобок, потом, когда первая узкая щель шла по стволу, наставала очередь Семки. Обухом топора он бил наотмашь по клину, и щель, после каждого удара расширяясь, уходила все дальше, в нее загонялиновые клинья, пока бревно не раскалывалось до конца. Едва отдышавшись, Семка начинал обкалывать доску с другой стороны...

— На каждый наш меч три вражьих! Три! — Тогда пошли к Мамаю посла, проси мира, время еще есть. Дмитрий вскочил. — Не хочу! Не могу! — Ты о Руси подумай. — И Русь больше не может! — Вот ты и сам рассудил. Любого смерда спроси, и он то же скажет: «Не хочу! Не могу!» — Сергий, помолчав, добавил: — И я так же думаю. А мечи что считать, меч в руке страшен. Ты смердов поднял, вот и подойди к любому, разогни руку, взгляни. В кровавых мозолях руки у русских людей, непосильное тягло тянут мужики. Да что о том толковать, дани для Орды не кто иной — ты с людей берешь, знаешь...

— Чего тебе, Фома? — Не гневись на меня, княже, на пьяницу. — Что ты, Фомушка, старое вспоминаешь? — Дмитрий Иванович хлопнул его по плечу. — Конь о четырех ногах и тот спотыкается, а ты в трудный час крови своей не жалел. Могу ли я на тебя серчать! — А коли так, отпусти ты меня в поход, — Фома низко поклонился. — Ныне, сам знаешь, работаю без воровства, а как подумаю, что на Волге наши с татарами бьются, так кулаки чесаться начинают. — Это ты зря. Кулаком тут не поможешь, — сказал князь и, помолчав, добавил: — Худой из тебя холоп получился. Коли так, будь воином! А вернешься цел, ставь кузню, на Москве кузнецы тоже надобны...

— Малаша! Эй, Малаша! Некомат не понял, откуда перед новгородцем появилась молодая женщина, понял другое, когда тот окутал ее серебряной парчой. От злости у Некомата и силы вернулись: «Византийская парча задаром вертихвостке, сороке досталась!» Новогородец обнял женщину, что–то шептал ей, но долго им миловаться не пришлось: расшвыривая не успевших посторониться, к лавке прорвался воин. Потрясая мечом, он вопил: — Удача, Александр Аввакумович! Удача! Наши тверского наместника словили! «Александр Аввакумович! — Лицо Некомата скривилось в ехидной улыбочке. — Значит, сам воевода новогородский меня ограбил, значит, он, бесстыжие зенки, в поход с бабой пошел...

— Негоже так–то. — Что негоже, мастер? — Негоже, — повторил Лука. — Я у Дмитрия Ивановича просил верных людей, но чтоб такие соколы, как Бренко, да в грязи копались… — Чем я хуже Семки Мелика? Вон он рядом стоит, фыркает, — Бренко подтолкнул невидимого во тьме сотника. — Нынешней ночью землекопы у тебя не простые. Лука только рукой махнул и пошел по дну рва, говоря вполголоса людям, мимо которых приходилось протискиваться: — Еще на две четверти глубже надо. Еще на пару четвертей. У самого берега оставалась недокопанной до воды саженная перемычка. Напор воды она держала плохо, там и тут журчали струйки...

— Поберегись! — кричали ратники, бердышами[103]расталкивая толпу: по улице шел обоз. Народ теснился к заборам. Мальчишки лезли на крыши, спорили чуть не до драки, какой припас везут. Не сторонясь, не замечая ничего, бродил Семка по толчее московских улиц, напрямик лез сквозь толпу, ненароком какую–то старушонку подшиб, та ойкнула, поднявшись с земли, заголосила вдогонку: — Чтоб тебя! Чтоб самого так зашибли! Семен не оглянулся, не слышал, шел, крепко задумавшись, лишь порой, когда мешали пройти, окольчуженным плечом прокладывал себе путь. Думал об одном: «Не пора ли обет исполнять?» Еще в Троице отцу Сергию обещал поставить церковь–обыдёнку,[104]коли все хорошо будет...

— Бывало! — коротко откликнулся князь. — Да когда? Да где? — Забыл, как тот же Дмитрий Московский, когда еще щенком был, Дмитрия Суздальского с великого княжения согнал? — Ну, так! Ну, было. Так ведь то усобица — дело бывалое. А тут срам какой — захватить князя вместе с царским ярлыком по пути на Русь. Да ведь это разбой на большой дороге. — Разбой или нет, а впереди овраг. Вон чернеет. Пошли двух отроков на разведку. Никифор Лыч только головой покачал. Вскоре вперед ускакали два брата Вельяказы. Послал их Лыч, а сам подумал: «Если, паче чаяния, и попадутся в западню, не так жаль —карелы». Подъехав к оврагу, старший попридержал коня и сказал: — Ты, Мика, тут постой...