Вадим Лоев

- Ты ее не увидишь, господин. Их, наверное, уже заточили в темницу в Могилеве. Он встал и повернулся к женщине спиной. Она не видела его лица, но я-то видел. У него были глаза оленя, зовущего любовь, которую погубил стрелок. А он, не зная этого, все зовет ее, и в глазах недоумение, обида и неутоленная нежность. - Что же ты, господин? - Нет, - сказал он. - Я с тобой не могу быть. Со мной ни одна не была с той поры. Голос его немного окреп...

Если ты пришел подбить меня, а потом предать - многие тут на меня зубы точат, - так знай - не жить тебе на земле. Рыгор никого не боится, наоборот, Рыгора все боятся. И друзья у Рыгора есть, иначе тут не проживешь. И стреляет эта рука метко. Словом, знай - убью. Я смотрел на него с укором, и он, глянув мне в глаза, громко рассмеялся и совсем иным тоном заключил: - А вообще-то, я тебя давно ожидал. Мне почему-то казалось, что ты этого дела так не оставишь, а если возьмешься распутывать его - меня не минешь...

Скрученный папоротник. Салатная под солнцем трава. Только теперь Алесь почувствовал, как ему не хватало все это время Андрея Когута. Он вынужден был сдерживаться, чтобы довести до конца начатое дело, он был в эти часы не просто человеком, не братом и не другом, а главой. Он не мог усадить освобожденного в бричку - и махнуть ко всем чертям. ..А люди между тем вышли из лесу и стояли возле упряжки. И среди них Алесь увидел Андрея, который стоял неподвижно, будто перестали слушаться ноги, и лишь бессмысленно гладил себя по груди. - Вот и я, - сказал Алесь...

должна сказать... Алесь уже и сам ругал себя. Опять наследил, дурак. Вся эта поездочка такая: на риске, на прыжках над пропастью. Надо будет с неделю посидеть тихо. Иначе быть беде. И, однако, он знал, что сидеть тихо нельзя. Все они знали, что идут на смертельную опасность. Знали так хорошо, что в душе не надеялись, что все выйдут отсюда живыми. Так было нужно: подставить под удар свои головы, чтобы потом многочисленные друзья не подставляли головы под пули, не погибали беззащитные. - Господи, господи, - горевал Чивьин...

- Послушайте, - процедил я сквозь зубы, - здесь была, есть и будет только одна хозяйка, пани Надзея Яноуская. - Я не надеялся на наследство. Яноуская все же могла выйти замуж... И я дал Дубатоуку долговое обязательство под обеспечение дворца. - Ладно. У вас ни стыда, ни совести. Они возле вас даже не ночевали. Но неужели вы не знаете, что это недействительный с финансовой стороны поступок? Что это криминал? - Нет, не знаю. Я был рад. ...

человечьим духом пахнет!" Но вскоре появилась и она. В окно на меня смотрело женское лицо, такое сухое, что казалось черепом, обтянутым желтым пергаментом. Седые патлы падали на плечи. Потом появилась рука, похожая на куриную лапу. Рука манила меня сухим сморщенным пальцем. Я стоял во дворе, не зная, кому адресуется этот жест. Дверь открылась, и в щель просунулась та же голова. - Сюда, милостивый пан Грыгор, - произнесла голова...

на войну идет, а возвращается после пирровой победы. Пуща начала редеть, когда ночь окутала землю мраком и влажным запахом далеких болот. Загрохотали колеса по небольшому мосту. В таинственной ночной воде отразился разноцветный огонек Капеллы. В камышах квакали дружно и пылко лягушки. За полчаса до этого король дал приказ молчать. Какой-то шляхтич плакал на возу: - Бож-же ты мой! А как же это молчать? А где же наши вольности? А кто же это осмелился нам рот замазать? Погибла наша страна...

желтых полусапожках. Длинные волосы гайдука были заплетены в косу, а две маленькие косички свисали на висках, будто еврейские пейсы. - Видите, - с иронией сказал медикус, - одежда неудобная, шить ее трудно. Поэтому выбирают остолопа с хорошей фигурой. И вот здоровый мужик, которому землю пахать надо, ходит, как индюк, вонючка такая. - Приказано отвести панов, - сказал "вонючка" густым басом. - Ну покажи ты мне свой откровенный белорусский нос, - ласково сказал медикус. - Видите, Яновский, какая курносина: за три сажени курной хатой разит, а спросите его, что он должен делать...

Яроцкого. - Кричите им, кричите им, господин Калашников. - Глаза Богатырева влажно блестели. - Крикните им, чтоб не стреляли! - Далеко, - сказал полковник. Бык шел, проваливаясь в грязь. Сгибался все ниже и ниже, и уже не ногами, а боками тащились по грязи псы. Но он шел. Над его головой звенели в ослепительном сиянии жаворонки, и он шел навстречу им, из последних сил волоча на загривке свой крест. - Мясники! Хлопцы! Ружья! Стреляйте в него! - кричал Богатырев...

события этой ночи. Да, эта Аглая - чудесная девушка, да, судья не человек, а грязная свинья, и он не жалеет, что отлупил его. Но утешать эту девушку, как будто рядом с тобой несчастная княгиня, но спать у дверей, как будто ты в спальне королевы... Какая нелепость! Он быстро оделся, прицепил саблю и побежал из комнаты. В зале было пусто. На крыльце Михал увидел толпу гайдуков, которые хлопотали возле пушки, наводя ее на запертые ворота. Они суетились, кричали. Кто-то сыпал в жерло порох из картузов...