Павел Аскерханов

Все получится, поверь мне! — настаивал Вилас. — Они классные актеры и действовать будут силой слова!    — И что, сыграют лучше настоящих бандюков из Шив Сены?    — Настоящая Шив Сена — это буйство толпы, это звон разбивающихся стекол, это огонь и дым, бандиты с палками и кирпичами. Брось, Йезад, это слишком опасно. К тому же твой Капур из тех людей, на которых слово действует сильнее, чем грубая сила, разве не так?    Йезаду пора было возвращаться в «Бомбейский спорт». Договорились встретиться вечером, доработать план, кое-что записать.    Йезад встал, освобождая место очередному клиенту Виласа...

Твоя роль вот в чем: ты идешь в местную ячейку Шив Сены с жалобой на всех этих Санта-Клаусов, которые заполонили Марин-Лайнз и Дхоби-Талао. Объясняешь им, что это вторжение чужеземной культуры, и требуешь их вмешательства. Что головой качаешь?    Вилас рисовал каракули в блокноте.    — Как я могу повлиять на Шив Сену?    — Ты можешь прийти в ячейку с жалобой, как лояльный маратх, как патриот Индии, как верующий индус!    — Я ни то, ни другое, ни третье.    — Сделай вид!    — Допустим, я пойду. Местный главарь Шив Сены не станет устраивать уличные беспорядки. Погромы затеваются по прямому указанию сверху...

Лично я, как ее работодатель, считал бы, что злоупотребляю своей властью, — закончил Арджани. По временам Нариману хотелось взять инициативу в свои руки и заняться лечением Люси. Но исход его стараний было трудно предсказать. Он отлично знал о нечеловеческих условиях в государственных больницах, особенно в психиатрических, где больных держали в зарешеченных клетушках. Если у больного не было семьи, которая хоть как-то присматривала бы за ним, он был обречен на пожизненное заключение. Не желает же он для Люси такой участи? Но напоминать Арджани о его ответственности он мог. Напоминания делались...

Лужица дождевой воды у парапета, как зеркало, держала ее отражение. Отражение дрогнуло — Люси сделала шаг в сторону. У него оборвалось сердце. — Я больше не вижу тебя по утрам, Нари, когда веду детей в школу. И на обратном пути не вижу. — Я занят на работе. Над крышей пролетел ветерок, по лужице пробежала рябь. Отражение Люси затрепетало. Она снова запела. Нариман молчал. — Почему ты не поешь? Я тебе больше не нравлюсь? — О Люси, ты по-прежнему прекрасна, как Милица Корюс. Люси просияла: — Это было так давно, Нари, когда мы смотрели «Большой вальс». — Спустись с парапета, Люси, и мы вместе споем...

Джал и Куми отошли в сторонку, исподтишка бросая на него негодующие взгляды. Он знал причину: он опять обижает мать, довел ее до слез. Привыкли они к тому, что родители вечно ссорятся, невесело подумал он. Привыкли видеть мать обиженной, а отчима наверняка считают источником всех бед. Как бы ему хотелось объяснить, что он не желает ей зла, что он так же бессилен здесь, как они. — Не надо, папа! Не ходи на террасу! — внезапно выкрикнула Куми. Ясмин успокоила дочку поцелуем, а потом отослала детей делать уроки. — Сейчас не время ссориться и ворошить прошлое, — умоляюще сказал Нариман, — сейчас...

Джал заколебался и по привычке ухватился за мочку уха.    — Мне все равно, — сказал он, ощущая странный прилив самоуважения. — Что она сделает? Меня тоже выставит из дому? Я бы и сам ушел, будь у меня выбор.    Неожиданное заявление поразило Йезада и Роксану. Они обменялись взглядами.    — У тебя что-то произошло с Куми?    — Ничего не произошло. Все как всегда — у меня мозгов нет, от меня никакого толку, я только мешаюсь. А меня тошнит от ее злобы тридцатилетней выдержки.    Он помолчал. Потом заговорил снова:    — Если бы вы жили в большой квартире, такой, как наша, я бы поселился с вами. — И, взглянув на Йезада, торопливо добавил: — Конечно, если бы вам этого хотелось...

— Какая прелестная вещь, — сказал Джал, пожимая ей руку, — я вам так благодарен за то, что вы играете для папы.    — Не благодарите, это радость для меня.    Дейзи простилась, напомнив Роксане, что готова прийти и завтра — пусть Джехангир позовет ее, когда нужно.    — Какая милая, — сказал Джал после ее ухода. — Она замужем?    — Нет, — усмехнулся Йезад, — хочешь, мы тебя сосватаем?    — Ну что ты, — покраснел Джал. — Как папа?    — Мне кажется, хуже, — ответила Роксана, — у него речь затруднена.    Джал сник. На цыпочках прошел в соседнюю комнату.    — Он сильно похудел с последнего раза, когда я видел его...

От отца научилась. От Палонджи, моего настоящего отца. Джалу вечно попадал в глаза песок, когда нас водили гулять на пляж Чаупатти. Он был такой непоседа…    Куми пустилась в воспоминания о пляжных прогулках, на которые дети брали с собой купленные отцом ведерки, лопатки, сито и лейку. Они строили замки из песка, особенно хорош был Джал, у него просто талант открылся, и отец ужасно гордился, когда люди останавливались полюбоваться песчаными замками.    — Отец всегда говорил, что Джал будет знаменитым архитектором.    — Кто? Наш Джал? — засмеялся Эдуль.    Подобрав с пола молоток и зубило, он снова полез на козлы...

Вечер за вечером, с семи до девяти, забравшись на шаткие козлы из двух стремянок, скрепленных планкой, Эдуль сбивал с потолка штукатурку.    Джал накрывал мебель полиэтиленовой пленкой, становился на пороге, обозревая потолок. Время от времени он изображал участие в процессе, то замечая, что вот этот угол как будто уже в порядке и Эдуль может двигаться дальше или что здесь, оказывается, есть целый неповрежденный участок, который можно вообще не трогать.    В ответ Эдуль выдавал перлы из книги «Сделай сам»:    — Подготовка-половина дела, Джал, сынок. Сначала я должен проверить дранку под штукатуркой и убедиться, что она не прогнила...

Йезад налил себе чаю, размешав в нем свои горести. Сделал глоток из блюдечка, потом допил из чашки. У Роксаны чай получается лучше.    Поставил на стол чашку с блюдцем, заглянул в комнату к мальчикам. Вышел на балкон и оперся о перила. Неужели он превращается в одного из этих жалких мужей, которые являют собой пример добродушия везде, кроме собственного дома, где они тиранят близких?    Нет же, нет, не может быть. Просто у него похитили жизнь, ту жизнь, которой он жил еще несколько месяцев назад. Роксанино семейство украло у него мир и покой. И пока он не восстановит их, ему придется мириться...