Ангелина Радькова

— Прости меня за все это.— Простить? — изумился он. — За что? За твою любовь? За то, что, не раздумывая, отправилась за мной на край земли?Он еще крепче прижал меня к себе, мягко, неторопливо гладя ладонью по спине, и под его рукой стало постепенно отпускать ощущение разбитости во всем теле. Скрученные нервным комком мышцы как будто расправлялись, и я вся растворялась в блаженном состоянии покоя.Через какое-то время надо мной раздался легкий смешок.— Что такое? — подняла я глаза.— Да вот вспомнил ту нашу первую ночь в Коннектикуте. Ты даже не представляешь, что я чувствовал, когда после стольких долгих лет снова держал тебя в объятиях...

Попрощавшись с ней, я вернулся на ту дорогу, которой шел утром с остановки, чтобы теперь сесть на ней в уже другой трамвай и доехать до Солей. Туда можно было добраться и автобусом, но трамваи мне нравились куда больше. По пути мне встретилась белая кошка, сидящая на скамейке. Я машинально наклонился, чтобы погладить ее, ожидая, что животное, как это всегда бывает с бродячими кошками, отскочит с недоверием, но к моему удивлению, этого не произошло. Кошка осталась сидеть на месте, только повела ухом и зажмурилась. Отворачиваясь от нее, я как будто заметил что-то странное: мне показалось, что кошка на секунду дернулась, словно сдвинулась немного вправо и вернулась обратно...

— Да, и еще кое-что. Когда я зашла в свою квартиру, у меня сложилось впечатление, будто Брук рылась в моих вещах, и я даже подумала…— Рылась в вещах? Что ты имеешь в виду? — Голос его сразу напрягся.— В смысле, в бумагах, документах. В ящиках комода. Не то чтобы у меня хранилось что-то сверхсекретное, но в связи со всеми этими событиями в «Стерлинг Бейтс», при том что мы оба в этом завязаны…На мгновение повисла пауза. Я чувствовала лишь, как подо мной медленно напрягаются, точно перекатываясь, его мышцы.— Милая, — сказал он наконец, — а почему бы тебе завтра не позвонить в «Аллегру» и не изложить им все в деталях...

Нам противостоит очень агрессивная, безжалостная цивилизация. Центром ее является страна, начавшая с греха истребления своего коренного населения. Этот грех бродит в ее крови и порождает Хиросиму и убийство 150000 иракцев всего лишь для того, чтобы не поднялись немного цены на горючее для автомобилей. Страна, созданная эмигрантами, людьми без корней, чуждыми ее ландшафту и ее истории. Это цивилизация, стремящаяся превратить весь мир – и материальный, и духовный – в пустыню, подобную лунному ландшафту. Только в рамках этой борьбы, где ставка – существование человечества, а может быть, и всего живого, можно расценить теперешний русский кризис[213]...

– Может, всегда помнила.– Ты меня к собаке ревновала?– Нет!Он опять промахнулся.– Я просто… Не понимаю, почему ты столько месяцев не подходил к моему крыльцу, а только смотрел, ждал! Надеялся, я это сделаю за тебя – подтолкну, подведу.– Ты не подталкивала.– Естественно… Как бы я могла?Она не понимала, куда девать глаза, и смотрела прямо перед собой.– Боже мой, а ты и теперь не понимаешь, так ведь?Последняя фраза прозвучала погребальным колоколом – такая бесстрастная и жестокая истина. Усилие, которого потребовали эти слова, подкосило Эбби, пусть хотя бы на мгновение, и она вновь приникла к нему, ее щека, будто камень, легла на его шею...

—Я не буду его жалеть,— сказала Волшебная Горлянка.— Прошлое не может извинить его поступки. Это просто прошлое.Я не простила Вековечного, и я знаю, каково это — поверить в ложь, а потом оказаться преданной. Это будто трещина в стене за твоей спиной, которая медленно и незаметно расширяется, и ты не узнаешь о ней, пока целый дом не рухнет тебе на голову.@@Казалось бы, городок Горный Пейзаж не мог быть привлекательнее Лунного Пруда — ведь он тоже находился в горах. Но стоило попасть сюда, и сразу бросались в глаза оживление на улицах, чистая вода и чистые дороги. Лунный Пруд, будто мираж, выглядел...

Егор не был ни самым талантливым, ни самым умным представителем своего поколения. Но он был одним из самых ярких. Поколенческие черты просматривались в нем ясно и не были “замутнены” личным гением. На поле российской политической жизни он оставался дольше, чем многие другие. В его судьбе отразилась драма поколения, которое пыталось перестроить Советский Союз и в результате предрешило его распад. Так каким же образом “идеологически выдержанный” журналист, автор книг о Ленине стал могильщиком системы, которая его породила? Что придавало ему и людям его круга силу и решимость для того, чтобы подниматься наверх? Можно начать с незаменимого исторического документа советской эпохи – с анкеты...

В Америке дядя вынужден был отказаться от своей престижной карьеры педагога-физика: ему так и не удалось освоить в совершенстве английский язык, хотя учился он упорно. Не жалуясь, не вздыхая, как многие иммигранты («кем был, кем стал!») он круто сменил профессию: пошел набивать руку в сапожную мастерскую моего отца. Примерно в это время мы, наконец, изгнали папашу из дома… Конечно же, дядя был огорчен разводом родителей, но ведь он хорошо знал, кто виноват в этом. Мама, как и прежде, видела в дяде Мише родственника и друга. Дядя хорошо нас принимал, любил произносить за ужином долгие тосты. И хотя...

–Марселла, а чьи это туфельки?–Как чьи? Твоей бабушки Лусии, само собой,– ответила она.* * *В девять часов вечера мы с Марселлой направились к одной из больших пещер, расположенных внизу. Пожалуй, я легко бы нашла туда дорогу и без помощи Марселлы, потому что музыка уже гремела по всему Сакромонте. Даже сам воздух вибрировал в такт зажигательным ритмам. Перед входом в пещеру, где уже было полно народа, я лишний раз пригладила свои волосы. Марселла обильно смазала мои локоны маслом, чтобы сделать их послушными, а потом приладила один локон прямо по центру лба, точь-в-точь, как на тех фотографиях Лусии, которые мне доводилось видеть...

Голубков, мужчина средних лет, представлял собой типичного героя советских анекдотов: простоватый лодырь и выпивоха, порождение советской патерналистской системы. Он устремлялся навстречу легким деньгам, которые сулил ему недееспособный российский капитализм, с энтузиазмом, шокировавшим реформаторов российского рынка. Взяв указку, он демонстрировал жене график, на котором были изображены все этапы роста семейного благосостояния: новая мебель, машина и дом. “Дом в Париже?” – удивленно переспрашивала Рита, поедая очередную шоколадку. “Почему нет, Леня?” – подначивал голос комментатора за кадром....

Социальная встряска начала 1990-х годов ломала перегородки, смешивала разные слои, выталкивала на поверхность спекулянтов, авантюристов и махинаторов, придавала жизни пестроту и занимательность. Многие из первых коммерсантов уже получили кое-какой опыт в кооперативах. Это были яркие личности в самом буквальном смысле: они выделялись из толпы, одеваясь кричаще и вычурно. Особенно любили они малиновые или ярко-желтые пиджаки. Как и в мире растений, яркая окраска служила не только опознавательным знаком, но и защитой, предупреждением о собственной ядовитости: не ешь – отравишься. Из всех грибов самый яркий – мухомор...