Диана Фрик

Стрелок, ехавший верхом без стремен, был сброшен на землю. Он умер вскоре после этого. Его сломанная шея была растоптана лошадью его напарника, которая неконтролируемо уходила с места происшествия. В отличие от пулеметчика, его товарищ сумел удержаться на спине лошади, вцепившись в гриву животного. Но толку от этого было мало. Лошадь, не привыкшая к езде, была так напугана и растеряна, что понеслась галопом по кругу и нарвалась на узел финских кавалеристов. Haakaa päälle! У большинства имперских артиллеристов не было возможности бежать или пытаться бежать верхом. В армии Тилли было мало конных шестифунтовок...

Король сам возглавил атаку на склоне, направляясь к имперским пушкам. "Gott mit uns!" - прокричал он, махая саблей своим кавалеристам. Позади него Андерс Йонссон закатил глаза от досады. Густав Адольф носил на боку два пистолета с колесцовыми замками, прикрепленные кобурами к седлу. Но он никогда не использовал их в бою. Он утверждал, что это потому, что оружие было слишком неточным, но его телохранитель был настроен скептически. Король Швеции был чувствителен к его близорукости. Йонссон считал, что нежелание использовать пистолеты объясняется тем, что Густав не мог попасть в пресловутую широкую сторону сарая...

Артиллерия Торстенссона рвала терции, как касатка рвет плоть огромного кита. Кровь начала оседать в пыль. Люди в тыловых терцио пробирались через грязь, оставшуюся от крови их товарищей, и добавляли в эту смесь свою собственную. Пастись, пастись, пастись, пастись. Смерть в тот день орудовала своим серпом, и безжалостно. Даже люди Тилли не могли уклониться от такого огня. Новобранцы, как всегда мужественные, следуя примеру ветеранов, подчинялись их приказам и упорно продвигались к углу в шведской линии. Но их формирования становились все более потрепанными и разбитыми. Теперь пикинеры получали ранения от оружия своих товарищей: люди спотыкались о трупы и теряли контроль над огромными клинками...

Его люди усмехнулись. Торстенссон всегда произносил леденящие кровь угрозы на поле боя. И никогда не приводил их в исполнение. Да и необходимости в этом не было. Его люди снова вошли в ритм и уже достигли темпа "раунд - каждые шесть минут", который считался максимальным в этот день. Конечно, они не могли продолжать в том же духе вечно. Проблема была не в них, а в орудиях. Пушки стреляли уже три часа. Каждая из них выпустила около тридцати снарядов. Еще через десять выстрелов, при таком темпе стрельбы, пушки так раскалятся, что им придется сидеть без дела. По крайней мере, на час, чтобы стволы достаточно остыли для безопасного использования...

Но и это было иллюзией. Ледник должен был сойти под обстрелом, с которым он никогда прежде не сталкивался. В тот день на поле боя находилась лучшая в мире артиллерия под руководством лучшего в мире артиллерийского командира. Торстенссон не нуждался в приказах. Его король даже не потрудился прислать курьера. Молодой артиллерийский генерал, как только увидел, что Густав отправил людей Хепберна и Витцтума на подкрепление Хорну, сразу понял, что будет дальше. При всей стратегической осторожности шведского короля, он был неизменно смел на поле боя. Торстенссон знал, что надвигается контратака, и его задачей было заранее разбить терциев...

За все эти годы Густав II Адольф также терпел поражения. Датчане победили его при Хельсингборге, а поляки - при Хонигфельде. Но датчане и поляки могли бы предупредить войска под знаменем Габсбургов о невероятной эластичности шведского короля. После поражений он с новой энергией восстанавливался, используя поражения как школу. Люди Тилли сами бы учились в этой школе - учились долго и упорно, пока не закончился этот день. Увы, они не были способными учениками. Высокомерный Паппенгейм, пытавшийся - и безуспешно - собрать своих кавалеристов где-то на дороге в Галле, усвоил один урок. Может быть, шведские клячи и были жалкими, но в людях, сидевших на них, не было ничего жалкого...

Король тем временем организовывал более тяжелые силы, которые должны были отразить нападение. Четыре полка, насчитывающие, возможно, три тысячи человек. Шмаландцы и восточные готландцы были шведскими. Тяжелые кюрасиры, по своему вооружению и доспехам, хотя этот термин был насмешкой из-за ничтожных размеров их лошадей. Два финских полка были более легко вооружены и бронированы, но их русские лошади значительно превосходили их. Финны, как и их лошади, предпочитали дикий восточноевропейский стиль ведения кавалерийской войны. То, чего им не хватало в дисциплине, они компенсировали пылом. Они уже выкрикивали...

Банер повернул коня и выкрикивал приказы своим курьерам и всадникам. Через несколько секунд аккуратно выстроенное правое крыло шведской армии взорвалось тем особым беспорядком, который предшествует скоординированным действиям. Командиры рот и их подчиненные метались, выкрикивая собственные команды - по большей части ненужные. Шведская и финская кавалерия сами были ветеранскими подразделениями, как считалось в те дни. В течение минуты на сцене царило индивидуальное неистовство. Люди спрыгивали на землю, чтобы застегнуть подпругу, или проверить легкость выхвата сабли, или поменять пирит в челюстях колесного замка, ругаясь при этом...

Когда он достиг Банера, Густав пришпорил коня и радостно воскликнул: "А теперь, Иоганн? Видишь?" Фельдмаршал кивнул своей пулевой головой. "Вы были правы, Ваше Величество. Как всегда". "Ха!" - воскликнул Густав. "Такой скромный! Совсем не похоже на тебя!" Король свирепо ухмылялся. Его собственный боевой дух, казалось, передался его коню. Огромный конь нервно шагал, словно в предвкушении битвы. "Я хочу, чтобы ты взял Вястгёта, Иоганн". Король указал на левый фланг боевой линии Тилли. Поскольку кюйрасиры Паппенхайма были разбиты, этот фланг оставался незащищенным. Незащищенным и с каждым мгновением становился все более потрепанным...

Густав осмотрел их не более чем беглым взглядом. Он был уверен, что его пехота в центре, поддерживаемая пушками Торстенссона, сможет отразить любую прямую атаку. Габсбургские терции, скорее всего, даже не пойдут прямо вперед. Опасность была слева, и он сделал все возможное, чтобы поддержать Хорна против предстоящего удара. Возможность... Справа! С нетерпением Густав осмотрел свой правый фланг. На мгновение он молча поздравил себя с тем, что удержал Банера от преследования разбитой кавалерии Паппенхайма. Соблазн был почти столь же велик для короля, как и для его фельдмаршала. Но Густав не доверял стойкости саксонцев...