Центр "Экзистенция"

Спиноза любил латинское выражение «sub specie aeternitatis», что означает «с точки зрения вечности». Он говорил, что ежедневные проблемы кажутся не такими страшными, если взглянуть на них с точки зрения вечности. Ирвин Ялом

Родственникам онкобольных: как себя вести Как себя вести, когда заболел дорогой человек? Или он борется с болезнью уже какое-то время и исход неясен. Или исход ясен, и он звучит как приговор. Есть два плана, два измерения: на первом есть конкретные действия: обследования, постановка диагноза, назначение лечения, лекарства, перестройка быта и режима с учетом процедур. Здесь очень важна поддержка близких людей и здесь более-менее понятно, что нужно делать. А есть область ежедневного взаимодействия, и вот тут часто бывает непонятно, что говорить, как говорить, как поддержать эмоционально. В этом посте поговорим про второе измерение. Болезнь близкого вызывает у членов семьи и друзей много разных чувств: сначала шок, потом страх. Может появиться желание отгородиться психологически, «не замечать» болезнь, особенно, если ее проявления незаметны — это чаще касается друзей; о болезни просто не говорят. Вину — за то, что я здоров, а ты нет. И иногда, как следствие, злость на больного, ведь на самом деле я не виноват, что ты заболел, а теперь я как будто должен тебе и твоей болезни отдать себя, забыв о себе. А ведь у онкобольного в ответ на наш страх, вину или стыдливое избегание темы возможной смерти тоже рождается много чувств. К своему страху, отчаянию, гневу на несправедливость жизни, тревоги за близких добавляются злость на невыдерживание ситуации нами, здоровыми, на возможно неуместные подбадривания или беспечное «Все будет хорошо, ты обязательно поправишься». Точно?! Ты что, Господь Бог, чтобы гарантировать мне выздоровление?! Или вот это «Держись». Легко держаться здоровому, понятно за что и ради чего. А больному за что держаться? Так как же себя вести тогда? Вопрос поведения и общения с заболевшим близким трансформируется в изменение отношения к этой ситуации. В свое личное мужество, честность и уважение к больному. И веру в его способность достойно проживать свое несчастье. И умение создать приют для любых чувств больного, выдерживать их. Эти основания подскажут, как вести себя в конкретной ситуации, помогут построить искренний и доверительный диалог на равных. Онкопсихолог Дмитрий Лицов выделяет следующие составляющие общения: • говорить с больным просто, честно, называть вещи своими именами; • способность видеть реальность такой, какая она есть; • помнить, что болезнь не отменяет жизни здесь и сейчас, находить поводы для радости; • быть способным к спонтанности; • быть способным выдерживать тревогу. Лицов здесь ссылается на философа Пауля Тиллиха, который сказал: «Невроз – это способ избегания небытия через избегание бытия.» • Иметь чувство юмора. Соединение напряжения с разрядкой дает свободу. Важно помнить, что, если близкий человек не хочет сам говорить о своей болезни или чувствах, не надо открывать ему глаза насильно и принуждать к разговору, стоит уважать его выбор. Кристина Звездина, экзистенциально-гуманистический психолог, клинический психолог

Тревога: нормальная и не очень Тревога за близких, за себя, за что-то в своей жизни – одна из частых причин обращения клиентов к психологу. Тревогу трудно выносить, еще сложнее ее терпеть долго, хочется побыстрее избавиться / справиться / расправиться с ней, чтобы наконец начать жить спокойно. Важный момент: следует отличать повышенную, неадекватную тревогу от волнения или так называемой «нормальной тревоги». Волнение присутствует в жизни любого человека как естественная реакция на стресс. Эволюционно мы должны реагировать на небезопасную ситуацию и уметь с ней справляться, иначе мы бы не выжили на сцене истории. Мы постоянно адаптируемся к меняющимся условиям и обстоятельствам жизни и учимся худо-бедно справляться с ними. И постепенно научаемся справляться все лучше. Так как же отличить одно от другого? Признаки нормальной тревоги: • она конкретна – касается какой-то одной сферы жизни и не затрагивает остальные; • ее интенсивность соответствует масштабу негативного события, и она уходит при благоприятном исходе (а не переключается на другую сферу); • нормальная тревога поддается контролю, не парализует человека в целом, дает возможность сосредоточиться на конкретных действиях по предотвращению или уменьшению негативного события; • адекватное волнение ограничено по времени и обычно длится часы или дни, но никак не месяцы. Но иногда происходит сбой, и реакция на стимул становится неадекватно сильной. Аварийная сирена и сигнал sos начинают включаться уже при мысли о возможном неблагоприятном исходе. И вот это истощает. Если тревога навязчива, затрагивает разные сферы жизни (тотальна), не поддается контролю, ее интенсивность высока даже при минимально неблагоприятной ситуации, длится более полугода или вызывает бессонницу, учащенное сердцебиение, панические атаки, позывы к рвоте, имеет смысл обратиться к психиатру. Визита к нему не стоит пугаться. Психиатр поможет разобраться, нужна ли медикаментозная поддержка или можно справиться с помощью психотерапии и, например, корректировки образа жизни. В свою очередь работа с психологом позволит исследовать причины тревоги. По мере совместного анализа разных сфер жизни клиента, его самоощущения меняется его представление о себе, появляется уверенность, понимание авторства своей жизни и, как следствие этих глубинных изменений, тревога начинает снижаться, а ее симптомы уходят. Кристина Звездина, экзистенциально-гуманистический психотерапевт, специалист центра «Экзистенция»

А вы поели арбуз? Впереди еще половина лета. Вы уже успели насладиться теплом и зеленью? Хочется верить, что да. Но известно, что возможность летнего отпуска есть далеко не у всех. Кто-то работает посменно, чей-то отпуск выпал на осень, другие учатся или сдают экзамены, да и много еще всякого, что может отвлечь от каникул. К тому же город, пыльные дороги, подземные переходы, бетон, ой… Какие чувства это может вызывать? – например, печаль о том, что лето проходит, оно бывает всего раз в год, а его как будто невозможно уловить. Но так ли невозможно?... Все чаще в соцсетях стали попадаться ролики, где люди описывают свои «Списки дел на лето» или показывают «Карты лета», где каждый день обозначен какой-то свежей летней фотографией, что было значимого в этот день. И знаете, что важно? – в этих списках и фотографиях не встречается ничего недоступного любому из нас. Например, у многих встречается «поесть арбуз». Поесть арбуз! Какая мелочь, об этом и не задумаешься с первой мыслью о лете. А ведь правда – как много ощущений активизируется, когда мы вспоминаем себя в детстве, как кого-то из нас взрослые учили выбирать этот арбуз, или как мы сами его несем домой, какой арбуз бывает – хрустящий и сладкий или вареный, водянистый, как бороться с этими косточками, как сок иногда течет по локтям... И сразу становится радостнее, уже и настроение поднимается – а это еще только простая мысль «поесть арбуз». Что еще обнаруживается в этих списках? «Полюбоваться звездами», «Сделать гербарий», «Сфотографироваться в фотобудке», «Почитать книгу вне дома» - такие простые и наверняка вытесненные из привычного сценария действия, а ведь какое бесценное количество впечатлений они оставляют о лете. Кажется, порой мы торопимся вперед или напротив, утопаем в рутине, а жизнь – она все равно идет. У нас есть выбор – замечать ее и ловить мгновения или нет. В этом заключается наша внутренняя Свобода – она всегда с нами, внутри, ее не отнять обстоятельствами, работами-заботами, с какими бы ограничениями не пришлось сталкиваться. Важно лишь нащупать, как именно вы хотите ее реализовать? Один из примеров мы уже рассмотрели – можно съесть арбуз. А вы уже поели свой арбуз? Игнатьева Анастасия - клинический психолог, экзистенциально-гуманистический психотерапевт, специалист центра «Экзистенция»

Чувство вины и наши потребности Вина - чувство (а, может, точнее будет сказать состояние), которое возникает у человека вследствие осознания причинения им кому-то вреда. У вины есть много любопытных сторон для исследования, но сегодня я хотела бы поговорить об этом чувстве и наших потребностях. У действий человека существует мотив, осознаваемый или нет, а за мотивом - потребность. И мне кажется важным увидеть этот аспект в связке действие-ущерб-вина-искупление, который ввиду неприятного переживания чувства вины часто остаётся незамеченным. О чем речь? Приведу пример. Вы договорились с другом встретиться за чашечкой кофе в выходной день, но как-то так получилось, что вы забыли об этой встрече, её пришлось отменить, друг расстроен, вы чувствуете себя виноватым. Можно просто поругать себя и извиниться перед другом, как-то загладить вину. А можно попробовать исследовать, как так вышло, что вы забыли? И может так оказаться (один из вариантов), что как в том меме: - Извините, я опоздал. - Что-то случилось? - Нет, я просто не хотел приходить. И выяснится, что вам изначально не хотелось идти на эту встречу, однако вы с трудом отказываете, потому как отказом боитесь обидеть человека. И вы соглашаетесь, мотивируя это тем, что друг очень хотел с вами встретиться. Поскольку мотив помогает удовлетворить какую-либо потребность (потребность - нужда, мотив - побуждение человека, связанный с этой нуждой), вдруг вы поймете, что ваша потребность - быть любимым. И есть убеждение, что любимым можно быть только тогда, когда ты соответствуешь чьим-то ожиданиям. И вот эта потребность быть любимым с идеей о том, как этого можно достичь, оборачивается тем, что вместо отказа во встрече, в ворохе дел вы забываете о ней. И забывание также помогает реализации потребности в любви, защищая вас от прямого вступления в конфликт интересов (забыли не специально, так получилось). Потому я предлагаю не просто клеймить себя виноватым, не только искупать вину, но и постараться осознать смысл действий, приведших к чувству вины. Возможно, в будущем это поможет вам в выборе, как поступить с минимальным или вовсе без ущерба для другого и себя. Маслова Евгения, практикующий психолог, экзистенциально-гуманистический психотерапевт

Любые отношения - это амбивалентность. Это грустно, но в кипящем котле нет прохладного места. Если мы не выдерживаем свою амбивалентность и не принимаем ее, мы обречены на фоновое чувство вины - либо я хорошая, а ты плохой, либо я плохая, а ты хороший. Так мы встаем на скользкую дорожку накапливания взаимных долгов, в надежде однажды их обналичить в справедливость, заботу, деньги, верность. Пока мне должны, я богата.. не сейчас, но скоро, еще чуточку надо потерпеть и потрудиться, и тогда они осознают, приползут и залюбят меня до смерти. Если в семье и в социокультурном пространстве стыдят за потребность в близости, если она не удовлетворяется, то ребенок вынужден искусственно повзрослеть и припудрить эту потребность самодостаточностью. И вот мы взрослые и обнаруживаем себя «самодостаточной» жертвой, которая «отлично справляется» с заботой о других, а в тайне ( или не в тайне) накапливает долг пред ней и не понимает, как эту обиду в конце концов «монетизировать». Это результат не интегрированного детского опыта близости, где я страстно нуждаюсь в другом, я хочу обладать другим и одновременно ненавижу его, потому что у него есть то, что мне так нужно. Я одновременно неполноценен без другого и одновременно принимаю эту свою потребность, я могу говорить о ней, горевать и не быть покинутым другим или собой. Не винить себя за это, но искать варианты утешения, лучшего отношения, и расценивать свою потребность в близости, как дар любви и творчества. Чем менее осознанны эти нужды и чувства, тем тяжелее обиды, что мы бережно храним. В терапии мы осмеливаемся отзлиться, что все так произошло, погоревать, что долг не вернуть, испытать нежность к себе за попытки снова и снова идти навстречу к другому и вместе проживать новые способы это делать. Надежда Штанько, практикующий психолог, экзистенциально-гуманистический психотерапевт, специалист центра «Экзистенция»

Стыд и вина: в чем разница? Очень часто стыд и вина идут рядом. Клиенты, описывая свои чувства, называют стыд и вину в паре, будто ощущают их одновременно. Но давайте разбираться, чем все-таки стыд и вина отличаются друг от друга. Стыд – это переживание себя плохим, это тотальное ощущение своей плохости и обычно сопровождается словами «со мной что-то не так», «я никчемный, неудачник». Вина – это чувство, связанное с каким-то действием/поступком – я плохо поступил, я кому-то причинил вред и чувствую за это вину. Но если заглянуть глубже, то мы увидим более тонкую грань различия между виной и стыдом. Вина связана с болью угрызения совести, сожалением и желанием возместить ущерб. Она направлена во вне, она поощряет в нас желание что-то изменить, действовать. В стыде вместо желания компенсировать, возникает самобичевание. Здесь как будто важнее наказать себя, чем что-то предложить другому.  Стыд – это то, что нас тормозит – мешает самовыражаться, порождает сомнения и неуверенность, может приводить к фатализму. Но мы не рождаемся со стыдом, это результат важного,  зачастую детского опыта, где мы переживали стыжение от значимых взрослых за свои чувства, поступки, желания, в более серьезном варианте столкнулись с насилием. В силу свойственного детям чувства всемогущества (я причина того, что со мной происходит и как со мной обращаются), мы делаем вывод, что мы какие-то не такие – недостойные, ущербные. Для ребенка это травматичный опыт, но он назначает себя виновником травмы и таким образом подавляет сочувствие к себе, к своим потребностям и утратам, вместо этого сливаясь с этим стыжением.  При работе со стыдом важно увидеть, признать нанесенный ущерб, вернуть ответственность по назначению и дать себе возможность горевать о том, что было навсегда утрачено. Виктория Панова, экзистенциально-гуманистический психотерапевт