Анастасия Платонова

Хотелось все обдумать, привести свои мысли в порядок и, главное, успокоить нервы, которые начинали выть сиреной при мысли о предстоящем разговоре с родителями. Я закрыла глаза, сжала кулаки и попыталась сосредоточиться на дыхании. Я знала, что так нельзя, но ничего не могла с собой поделать. Я должна что-то сделать. Просто обязательно что-нибудь сделать. Я повернула голову на бок, чтобы никто не видел моих слёз. — Я не хотела… — прошептала я, не открывая глаз. — Не хотела, чтобы мы встречались. Мы просто гуляли. Не договаривались. Даже не целовались… Мне необходимо было выговориться. Я понимала, что глупо, что расстроена и что никто не умеет на меня так воздействовать, как моя мать...

Однажды, когда я возвращался домой после очередной ночной смены, меня кто-то окликнул. Я остановился как вкопанный, а мой взгляд невольно уставился на парня, стоявшего в нескольких шагах от меня. До сих пор я так и не узнал его имени. Он был одет в спортивный костюм, за ухом у него торчал клок волос, челка на глаза, лицо было загорелое. Когда я подошел к нему поближе, в глазах его мелькнул какой-то испуг. — Привет, — сказал я, почувствовав, что мой голос звучит, как шальной пистолет. — Прости, что напугал тебя…— смущенно сказал он, потирая вмиг покрасневшую лысину. Ты извини, я тебя не знаю. В ответ я только пожал плечами...

Два коричневых узловатых корня прочно приросли к широкой шероховатой доске, их острые концы терялись в темноте. На минуту Арин ощутил нечто подобное щемящему чувству сожаления. Не стоило этого делать, но он почему-то не мог остановиться. Однако он слишком устал, чтобы бояться наказания. — Не стоит! Арин с удивлением понял, что голос доносился из угла клетки. Да, кто-то внутри него был совершенно один. Он огляделся, но ничего не разглядел. — Ты можешь думать, что я могу не думать, — сказал голос, и Арин вздрогнул. — Но подумай вот о чем. Я понимаю твое отчаяние, но ты ведь куда больше, чем просто голоден, и даже если ты голоден не так сильно, как я, то все равно чувствуешь себя одиноко...

Я вышел из дома и направился в ресторан, который был находился на перекрестке улиц и имел свой, очень красивый фасад. И, взяв здесь стакан вина, устроился на веранде, откуда открывался удивительный вид на город. Там было тихо, играла приятная музыка, и никого не было, что было очень кстати. Я любил это время, просто сидеть, ничего не делая, и наслаждаться медленно плывущей, усыпляющей музыкой. Мне так нравилось. Иногда я приходил сюда поесть, попить кофе или, даже, пропустить пару стаканчиков вина. Потом я вспоминал о своем задании и опять был счастлив. Каждый раз вспоминал о том, что я должен был делать и кому сказать об этом...

Весь вечер я тихонько играл себе на скрипке, потому, что все и так были заняты едой и питьем, а лишь к полуночи я подсел к Алану и сказал: — Никогда не мог понять: почему вот в это всегда с удовольствием играют, а в другое — говорят, что это неинтересно и даже вредно. Не пора ли пересмотреть эту традицию? Алан молча посмотрел на меня, что уже несколько мгновений стоял рядом. И когда он заговорил, было ясно, что он не ожидал от меня такого вопроса, и его лицо приняло выражение полной озадаченности. — О чем ты? — спросил он наконец, когда его чаша опустела и он начал машинально вылавливать кусочки хлеба из тарелок...

Луиза сидела на кровати, обняв коленки и уставившись в экран компьютера. Она не понимала, что происходит. Диана ерзала на стуле, тихо звеня фарфоровой посудой. — А у нас что, война? — Война? Нет, что вы! Но есть определенный негатив, который заставляет меня нервничать. Луи в отчаянии хотела объяснить, что проблемы в отношениях — не повод драматизировать, но передумала. Ведь подругу это уже не утешит. Поэтому она предпочла отмолчаться и, отвернувшись к окну, уткнулась в монитор. Вдруг на экране появился знакомый ей курсор и появилась заставка с изображением кастрюли. Луиза моментально догадалась, что это на самом деле такое...

Маленькая худенькая брюнетка лет семнадцати с опухшим лицом и красными заплаканными глазами стояла перед Ириной в полосатой пижаме и домашних тапочках. – Вы знаете, – всхлипнула она, — я плохо себя вела. Я же знаю, что вы их не любите. Он хотел сказать что-то язвительное, но сдержался.  – Хватит реветь, Лиза! – строго сказала Ирина, и девочка тотчас вытерла глаза и принялась старательно вытирать руки, которые только сейчас перестала высовывать из рукава. Маша проснулась и только что встала с кровати. Она с удовольствием прошла в ванную, сделала себе чаю и просто так легла на диван, чтобы полежать и подумать о своей беспокойной жизни...

Я осторожно заглянул за угол. Там стоял человек в кожаных штанах и толстой кожаной куртке. В руках он держал большой черный чемоданчик, оставленный товарищами, когда те покидали костер. Я тихо вошел в темноту и сразу же метнулся в сторону. В этом мире было два типа людей. Один — мужчина, другой — девушка. Рядом с одним всегда находилась другая. Я помню двоих из них. Они были похожи друг на друга. Оба крепко сложены, и даже тощие поясницы их были одинаковой ширины. Оба кутаются в длинный плащ и серые платья. Сколько раз их видели все остальные! Каждый раз с нетерпением ждал встречи с ними, потому что они всегда передавали друг другу «колючки»...

Несколько дней я пролежал в своей комнате, наблюдая за собственными мыслями. Все казалось таким далеким и неправдоподобным, словно это была какая-то другая, чужая мне жизнь. Ночь за ночью я сочинял эти невероятные события. Иногда, когда я заканчивал очередную поэму или поэму. Которую так и не решил назвать ни как, а лишь, как и первую — «Сны». Вскоре я выяснил, что ноты с этим названием тоже существовали. Я произнес его вслух. — Сны? — раздался из тени за моим плечом голос Геммы, — какое глупое название. На самом деле, призраки не видят снов. Но некоторые умеют их видеть. И некоторые даже верят, что могут...

После нескольких минут разговора, когда официантка принесла кофе и выпечку, Аня неожиданно подняла на меня свои глаза, и я с удивлением заметил, что они потеплели. — Я подумала о том, что у вас здесь что-то случилось, — сказала Аня. — Вам, наверное, неприятно слышать от своего работодателя такое. И я тут же подумал, что, если это так, мне надо срочно действовать. Во-первых, я не мог ей рассказать, что был знаком с Евой. Во-вторых, не знал как. Все это время я старался, чтобы моя история звучала правдоподобно, и сейчас выдавал ее с максимальной правдивостью. Выпустив на секунду воздух, я продолжил:...

Гораздо важнее было то, что в данный момент лорд предпочел удалиться в свою палатку, а вся их компания была слишком мала для того, чтобы донимать его вопросами. Командир отряда не стал ждать новых попыток продолжить поиски, а просто, не теряя ни минуты, повернул коня и галопом поскакал в другую часть лагеря. Вместо этого он немедленно повел кавалеристов в сторону так называемой деревни Хармон-Гриффин, затерявшейся в непосредственной близости от той части леса, которая вполне могла оказаться той самой поляной, где произошли загадочные события. Высадка заняла у британских солдат три часа, и все это время лорд Эмберли находился внутри своего шатра...

Несмотря на грязную рубашку и лохмотья, у мальчика были пронзительные голубые глаза и кудри цвета дыма от костра. Его ресницы отбрасывали на лицо длинные тени, и даже когда он мигал, взгляд его оставался таким же ярким и пронзительным. Из гладкого лба, делясь на две линии, к вискам сбегали два голубых шрама, а чуть ниже — шрам более темной, почти темной синевы, уже заживший и напоминавший зарубку. Шрамы тянулись вниз по бледной щеке и пересекали тонкую загорелую шею и плечо. Мальчик, не раздумывая, прижал руку к шее и потянул вниз, обнажая шрам в виде буквы S, короткий, давнишний и свежий, постепенно становившийся все глубже...