Ульяна Александрова

— Последний долг Клио уже отдан. Поминки организовали вы сами. Я сидел совершенно неподвижно. — Почему я ничего этого не помню? — До этого мы доберемся. — Когда? — Не хотите ли поговорить об этом прямо сейчас? — Нет, я имею в виду, когда это произошло? — Эрик, Клио умерла чуть больше трех лет назад. Все собранные, схваченные и только что увязанные друг с другом факты моей жизни треснули, подломились и обрушились под моим весом. — Значит, на протяжении трех лет я просыпался без единого воспоминания? — Нет-нет, — Доктор Рэндл подалась вперед, упершись крупными предплечьями, покрытыми пигментными пятнами, в крупные колени, обтянутые клетчатой шерстяной тканью...

— Скаут подошла, положила ладони мне на руки, стиснула их и натянуто улыбнулась. — Поверь, если у тебя есть какие-то другие соображения, то я очень рада буду их выслушать. Сказать мне было нечего. — Вот видишь, — сказала она. — Просто я вправду не хочу, чтобы ты туда отправлялась. — Я и сама не хочу, но ты единственный, кто может поразить гарпуном людовициана, а Фидорус — единственный, кто знает, как отсюда вернуться. Из этого следует, что спускаться под воду в клетке должна я. Я посмотрел на нее: — Иди-ка сюда. Она обвила меня руками, и я тоже крепко сжал ее в объятиях. — Не надо, — сказал я...

Мы его почти достали. — Кто-то кого-то почти достал, — сказала Скаут, по-прежнему глядя в море и прикрывая глаза ладонью от солнца. — Дороти! — Есть, капитан! Бочки, устремлявшиеся к нам, набирали скорость, и каждая из них выбрасывала над собой медузообразный водяной зонт. С навесной палубы я видел тень акулы, поднимающуюся к поверхности. Плавник снова высунулся из воды. Фидорус, держа ружье у плеча, стоял на своей огневой позиции. Людовициан еще сильнее поднялся из воды, и я видел его широкую голову, подобные крыльям плавники, огромный плоский мускулистый хвост, мощно двигавший его к нам, — и все это было массивным, серым, непреодолимым...

— Я попытался прочистить голову, прогнать это чувство. — Да, я у него спрашивал. Он думает, что мы, может быть, дрейфовали всю ночь. — Дрейфовали? — Она потянулась за своими солнечными очками. — Как это? В такую погоду? Я посмотрел на нее, сбитый с толку. — Ты море видел? Я посмотрел за борт. Море было прозрачным и неподвижным, как стекло. — Может, здесь есть подводные течения? — Может быть, но остров-то мы бы издалека заметили, разве нет? — Наверное, да, — сказал я, снова уставившись на горизонт. Потом в глубине моего мозга провернулись, сцепившись зубцами, шестеренки, и я сумел идентифицировать это странное, посетившее меня чувство...

— Спасибо. Спокойное море. Отдаленные крики чаек. Скаут, сидящая рядом со мной. — Я наговорил тебе кучу гадостей, правда? — Ну, — сказала она. — Так и есть. Но я все равно вытащила тебя из воды. — Скаут… — Я думала, ты пропадешь там! — Я сам так думал. И я… нет, боже мой… я даже боюсь сказать… — Скажи. — Я думал, что вот, когда меня не станет, ты так и будешь думать, что я действительно имел в виду всю эту чушь? Она легонько толкнула меня плечом: — Вот это да! — Но конечно, той огромной акулы я тоже боялся! — Ш-ш-ш, — сказала она, — не то все испортишь. Я просунул руку у нее за спиной, обняв ее за плечи, и она прильнула к моей груди...

— Приближается! Я посмотрел, куда указывал доктор, и увидел акулу. Я увидел высокий, жесткий треугольный плавник, медленно разворачивающийся в сторону «Орфея», и длинную, темную тень под волнами. Когда людовициан стал набирать скорость, устремляясь к нам, его плавник поднялся из воды еще выше, раскатывая длинный след белой пены. Сердце у меня колотилось. — Какая здоровенная тварь, — сказал я. — Это настоящая акула. — Нет, просто так выглядит. Как и все остальное здесь. Скаут, шевелись, она приближается. Боже мой, ты только посмотри, какой гигант! Огромный, лоснящийся и темно-серый, людовициан,...

Ответить я не мог. Время на борту «Орфея» тянулось медленно, минуты долго раскачивались, прежде чем сложиться в часы, меж тем как солнце неторопливо вершило свой путь по небу. Доктор дремал, Скаут стояла у штурвала, а я развлекал себя тем, что выковыривал из палубы щепки, прислушивался к урчанию принтера и выискивал среди волн океана хоть какую-нибудь тень, какое-нибудь движение. Я смотрел и смотрел, пока мои глаза не утратили всякое чувство перспективы. Солнце изливало зной. От моей кожи шел резкий запах пота, а от палубы пахло теплой солью. Наконец доктор очнулся. Он вернулся с бутербродами, пивом и миской кошачьей еды для Иэна...

Ты слишком далеко заходишь, тебе надо это прекратить. — Я не… — Я еще выше поднял стакан, как будто мог что-то этим доказать. — Я ничего не делаю. Доктор повернулся к Скаут, приказав: — Компьютеры! Быстро! Она посмотрела на него, на меня, затем со всех ног бросилась к ближайшему из пяти компьютерных корпусов и стала включать питание. — Эрик Сандерсон Второй, — воззвал Фидорус, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. — Ты должен подойти сюда. Немедленно. Шум слился с шелестом голосов, льющихся из двух мощных колонок — «вода, вода, вода, вода, вода, вода», — и стал еще громче. — Господи! — Скаут осмелилась бросить взгляд на динамики, затем на меня...

Большинство оказались пустыми, но было и несколько исключений. Коробка из-под компактного холодильника была заполнена поваренными книгами. Большой ящик для чая был оклеен изнутри страницами из журнала «Интерьер жилого дома». В другом были свалены промасленные машинные детали, винты и старый аккумулятор. 3. Компьютеры. Пять массивных компьютеров 1980-х годов были установлены в пяти угловых точках макета. Каждый компьютер соединялся с двумя соседними телефонными проводами, и все вместе они создавали воспроизводящую очертания лодки концептуальную петлю, замыкающую края контура. У каждого компьютера имелся также черный силовой кабель, подведенный к автомобильному аккумулятору...