Записки татуированного альтер-эго

Когда ты бросил меня, я стала рыжей ведьмой в черно-белом мире. Пам-пам-пам.. Падапам-пам-пам... Слышишь? Твои удаляющиеся шаги стали барабанной дробью моего превращения. Первое время я ждала. Не выходила из дома и кухонными ножницами остригала стремительно отрастающие локоны. Потом я надеялась. Бродила по нашим местам в поисках твоей тени, пряча волосы под беретом. Но время шло и однажды почернела последняя роза этого мира — капля, цвета крови, впиталась в темноту. Но через мгновение включился яркий софит, и я расхохоталась - было уже не больно...

Доподлинно неизвестно, почему заезжий учёный, искавший древние руны в прикамских пещерах, окрестил деда-паромщика Хароном. На самом деле деда звали Хайдар. Но, то ли ученый был повернут на мифологии, то ли так подействовал природный диссонанс, (поскольку один берег реки был голой степью, а другой дремучим лесом), а имечко прилипло мгновенно. И без подтекста.  С годами к Хайдару приросло ещё одно прозвище — Временщик, потому как река разделяла часовые пояса: правый берег жил по московскому времени, а левый плюс два к нему...

Когда-нибудь я перестану быть туристкой. Выйду из самолёта и доеду за один лари до центра Тбилиси. В районе Абанотубани сяду на лавку и, глядя на кружевной балкон, позвоню Мирабу. —Мираб, — скажу я, — это Алёна. Он ответит громко, гостеприимно: –Ааа, Алёна. Здравствуйте, здравствуйте. Вы приехали? Откуда вас забрать. —От Орбелиани. —Хорошо, Алёна. Через полчаса приедет Вардо. Он вас отвезёт. Хорошо? Очень хорошо, Мираб. Я посижу здесь - ведь я больше не туристка. Мне незачем бежать, торопиться - теперь я всё успею...

После шестидесяти меланхоличное настроение всё чаще заигрывает с памятью. Открывает ящички ушедших событий. Вытряхивает оттуда ракушки, открытки, мелодии, запахи с налипшими на них печалями и радостями. Щупает, рассматривает под лупой старческой слезы. В такие моменты, наконец, могут найтись слова для событий, которые состояли из одних эмоций. Эти эмоции не воскресить. Они стали образами и картинками - потеряли температуру и нерв, но старость неугомонна в своей рефлексии - кадр за кадром пытается восстановить событие, надеясь на чудо...

Зою Львовну на рынке боялись все. Даже продвинутый до уровня торгового полубога, Джабрик, чей золотой рот, вкупе с воловьим взглядом, продавал подгнившие фрукты до последней хурминки, тяжело вздыхал и становился ещё печальнее. Продавцы рангом поменьше и вовсе предпочитали закрываться на учёт или поддаваться внезапному недугу. Зоя Львовна, крепко качая бёдрами, каждое из которых напоминало коньячный бочонок, вплыла под рыночный навес, разом сканируя все товары на предмет несоответствия продукции ГОСТам и собственной шкале годности...

-Она еще вчера здесь лежала! - домовой Васюта вылез из-под старого топчана и грозно рявкнул, - Признавайся сейчас же, куда ты ее дел? Маленький лохматый Федулёк испуганно посмотрел на учителя: -Я это.. ее под половицу припрятал, как ты учил, - промямлил он. Васюта снял с уха паутину и стал задумчиво скатывать из нее шарик: -Если ты положил ее на место, а я не брал, тогда взял кто-то другой, - и он ловко швырнул шарик прямо в лоб Федульку. -Не знаю. Я только чай с Жоржем из соседнего квартала пил...

Не зря моя бабушка говорила: бокал шампанского предопределяет будущее. Когда я процитировала этот постулат Робби, он сказал: - .. и добавляет в него интригу бронзового цвета. - Почему бронзового? - поинтересовалась я. - Потому что, кратчайший путь к приключению - хлебнуть после шампанского виски, - расхохотался он. . Робби - мой пасынок. Нас разделяют родственные узы и объединяют два года разницы в возрасте. Он старше. Ха. Приятно было получить этот развязный, а потом и развязанный подарок в придачу к миллионам его папаши...

Дождь. Дорога. Драйв. Байк вызолачивает темноту лучом света, превращая её в чёрный перламутр. Я грудью прижимаюсь к мужской спине, обтянутой чёрной кожей куртки. Руки обвивают талию водителя. Чувствую как приподнимаются, слегка заваливаясь вперёд, плечи. Ловлю движения напряжённых мышц. Каждая секунда, несущая меня в неизвестный пункт назначения, оставляет ощущение полноты жизни: в ларце памяти они станут самыми драгоценными жемчужинами. . –Рита! Нужно подшить периодику, – из задумчивости меня вырывает голос директрисы Карловой...

Она-плеск. Она-шум. Она-крик. Нет все неправда. Она - образ. Картина. Речь из штрихов и мазков. В тот день она сидела ко мне спиной в узорно-тенистом греческом кафе. Где-то на Корфу, или Родосе. В то время я виртуозно слышал, видел, осязал своими идеальными рецепторами жизнь. Чувствовал ее аромат, ощущая сладость, не раскусывая горечи. Особенно чужой. Я сидел за соседним столиком, придумывал черты и строил план рассмотрения: пройти к бару, сесть на табурет, развернуться вполоборота и потешиться верностью догадок...

. . . . . - Левушка, ты рехнулся? - Спирин вытаращил совиные глаза, – Ты вставляешь в видюхи порнокадры? Лева лениво кивнул. — И до сих пор жив? –Как видишь, – нехотя ответил Лева и потянулся за сигаретой, — Никто не смотрит видеонекрологи до конца. Берут десяток секунд для новостей и всё. Вообще не понимаю на кой хрен их заказывают. –Для человека, который кормится за счёт чужого идиотизма, ты слишком предвзят. – Спирин покрутил в пальцах телефон, – Только с порнушкой ты зря. Стоило учиться на режиссёра, чтобы тебя залили бетоном за издевательство над памятью усопшего олигарха? Лучше шёл бы...