Анастасия Ерохина

Центральная, облизнувшись, прицеливалась, как половчее схватить петуха, не задев при этом «папу». – А почему ты? – возмутилась Левая.– Я, может, тоже хочу петушатинкой поужинать. Я, может, после того стада тифозного крошки во рту не имела. – А меня забыли? – разозлилась Правая.– В конце концов, у нас демократия или нет? На троих делим. Чур, мне ножки... и гузку. – Ох и ни хрена себе! А мне, значит, глотка костистая да крылья худосочные? – воинственно вскинулась Левая. – Распределили,– ядовито прошипела Центральная,– все вкусненькое вам, а потроха вонючие мне. – Это у меня вонючие? – вновь разозлился Никита Авдеевич...

Капитан начал было нести ахинею насчет мушки и прорези, снайперской точности ворошиловских стрелков и заткнулся. Какая там, к черту, мушка и прорезь у Горыныча? Однако сообразительная Центральная самостоятельно нашла выход из положения. – Папа! Базара нет! Ща попаду... – Голова завертелась в поисках достойной мишени и остановилась на последнем, чудом уцелевшем календарном столбе, торчащем на окраине подворья. Глаза Горыныча съехались к переносице, и капитан понял, что Центральная пытается использовать их в качестве мушки, а ложбину между выпуклыми ноздрями – в качестве прорези. Разумеется, ничего путного из этого не получилось...

– Без базара,– радушно улыбнулся Илья. Вопрос утилизации был решен. Выгребную яму искать больше не нужно. Он зашел в горницу, оттащил Никиту Авдеевича в угол (тот уже почти дополз до порога с явным желанием разобраться с супостатом, а заодно и с Иваном), подхватил два ведра самогонки и выставил их на крыльцо. Правая и Левая дружно ринулись вперед, и вскоре над посадом расцвели еще два огненных цветка. – Мы вот тут смекаем, матушка,– слегка покачивающиеся индюки старательно дышали в сторону.– Надобно воеводе нашему с Иваном подкрепление доставить. Дозволь пострадать за отечество! Не пожалеем живота своего...

Вой дракона, подкрепленный иллюминацией, переполошил обитателей поляны. – Ой, что это? Ой, кто это? – наперебой запищали Парашка и Малашка, слетая с дерева. Они с разбега взметнулись на медведицу и пристроились у нее на загривке, трясясь от страха. Загалдели гусаки, куры, утки. Челядь Василисы сгрудилась у ее ног, обратив свои взоры на родной посад. – То нареченный мой и воевода с нечистью бьются,– торжественно сказала Василиса.– Чую, Змея Горыныча Кощей на них наслал. Молитесь, слуги мои верные, чтоб не одолела нечисть поганая защитников наших. – А Чебурашка? – робко спросила Малашка. – Думаю, и Чебурашка в стороне не остался,– вздохнула Василиса...

– Иван,– разочаровал ее Илья, засучивая рукава.– Ох и жаль мне вас, ребята. Сказали б хоть, что умеете, чтоб сразу я вас не до смерти... Сами понимаете... уж больно вы симпатичные. Обидно... Головы сбились в кучку, о чем-то усиленно шушукаясь. После небольшой заминки Правая и Левая вытолкнули Центральную вперед. – Из драконьего племени мы,– отрапортовала Центральная.– Силушкой не обижены, огнем плеваться можем, ну и в магии кое-что смыслим. – И это все? – сделал круглые глаза капитан. – Все,– стушевалась Центральная. – Нда-а-ас, не густо. Ну, выбирайте, с чего начнем? Головы опять организовали кружок...

Правая и Левая посмотрели на Центральную, упорно ищущую панацею. – Ну хорошо,– согласилась Правая,– укололи, а дальше что? – А дальше, как и задумано. Головная боль проходит. – Почему? – не поняла Правая. – Я думаю, потому что в другом месте больнее,– дошло до Левой. – Ну уж нетушки,– возмутилась Правая,– так не пойдет, у Центральной постоянно башка трещит, а мы страдать должны? – С чего это она у нее трещит? – заинтересовался Илья. – Так она у нас Центральная,– ехидно пояснила Левая. – Вот и приходится иногда ее... одергивать,– дополнила Правая,– чтоб не зазнавалась шибко. – Понятно, все как у людей...

– Ну ты, червяк-переросток! Покажь харю! Я ее чистить буду! Истошный вопль петуха заставил Левую рвануть влево, Правую вправо, а Центральную вперед. Левая шея подрубила левые ноги, Правая – правые, а Центральная боднула хвост. Многотонная туша ящера разом осела, припечатав длинные шеи к земле. С изумлением смотрел Илья на жалобно выпученные глаза Центральной, глядящие на него из-под хвоста. До него наконец-то дошло, что собой представляла конструкция странного «аппарата». Никита Авдеевич восторженно заквохтал, радуясь произведенному эффекту. Петуха явно штормило, но никакая качка не могла сбить воеводу с курса...

– Горыныч летит.– Никита Авдеевич вновь попытался засучить рукава, отчего перья на крыльях еще больше встопорщились.– Щас мы ему морды бить будем... ик! – Впервые о таком типе вертолета слышу... Меж тем Горыныч, завершив крутой вираж, сделал повторную попытку произвести посадку. О том, что демократия победила, Илья понял по взметнувшимся в небо бревнам частокола с левой стороны посада. – У-у-у е-мое!!! – взвыл Горыныч, рванув вверх.– Говорил же, не лезь! Все! Я сажаю! – Фигушки, моя очередь,– раздался голос справа. Это стоило посаду частокола с правой стороны. Третья попытка была более удачной...

– А раз так, то пора нам с тобой к битве готовиться. Вишь, солнце к долу клонится. Вот-вот нечисть поганая нагрянет. А ну, прислони-ка меня к стеночке на крылечке... вот так.– Петух удовлетворенно вздохнул. Палящий зной сменился приятной прохладой тихого июльского вечера. Легкий ветерок овевал пылающий гребешок воеводы. Илья, твердо решивший завязать, вынес из горницы кувшин кваса и ведро самогонки. Отхлебнул из кувшина и принялся озираться в поисках выгребной ямы. Не найдя таковой, присел рядом с Никитой Авдеевичем, поставив ведро на верхнюю ступеньку крыльца. Чувствовал себя на ногах капитан еще неуверенно...

– Не извольте беспокоиться, батюшка воевода. Мы и сами... – Индюки нетерпеливо топтались в ногах Ильи, пытаясь зачерпнуть чарками из открытого ведра. Крылья – не руки. Чарки булькнули и оказались на дне. Сотники переглянулись и, не сговариваясь, опустили клювы прямо в ведро. – Орлы мои! – Петух выполз из-за ведер, ухватился клювом за ботинок капитана, подтянулся и вольготно расположился на его ногах.– Я воевода Василисы, а потому мое место здесь, в посаде. Буду с Ваней супостата бить! – Правильное решение, батюшка! Нам, людям ратным, не пристало по кустам хорониться! – Изрядно окосевшие индюки стукнули себя крыльями в грудь...