Фиолетовые очки

Иногда их доброта — это не про тебя... Это про них... Про тех, кто научился контролировать мягко, вежливо, красиво... Без крика. Без давления. Без открытых угроз... Но с постоянным ощущением вины у тебя внутри. Они всегда «хорошие». Никогда не скажут грубости. Никогда не забудут поздравить. Никогда не поднимут голос. Но почему-то, рядом с ними тебе всё время неловко. Тебе кажется, что ты чего-то не додал. Где-то подвёл. Как будто ты обязан — просто потому, что они так добры... Это может быть мама...

Недавно я сидела на лавочке возле детской площадки и наблюдала картину, которая, к сожалению, давно перестала удивлять. На траве, прямо напротив песочницы, сладко спал мужчина. Не бомж, не маргинал, а вполне обычный: куртка, кроссовки, аккуратная стрижка. Просто сегодня он "перебрал".. Его жена сидела рядом. Молчала. Смотрела куда-то вдаль. Дети играли рядом — её, чужие — неважно. И вот что меня в такие моменты всегда поражает: почему женщины терпят? Неужели любовь способна закрыть глаза на бутылку,...

Ох, рынок девяностых — это отдельная страна... Шумная, вечно пахнущая жареным мясом, гнилыми яблоками, дешёвыми духами и потом... Там всегда кричали — кто громче, тот и "царь". Там ругались, дрались, там делали первые деньги, теряли последнее, а иногда и жизни...  Аня впервые попала туда, когда ей было лет десять... Мама тащила её за руку сквозь толпу людей, лавируя между рядами, где гремела музыка из магнитофонов "Романтик", пахло чебуреками, на весь квартал орали "сигареты, жвачка, лимонад". У матери в руках был пакет, в глазах — отрешенность и уныние...

Они нашли его в конце октября — когда уже пахло снегом, когда земля казалась холодной даже сквозь резиновые сапоги и шерстяные носки, а воздух колол лицо бодрой сыростью... "Баба, баба, смотри.." крик внучки разрезал спокойствие и тишину осеннего леса.. поднял стаю птиц над верхушками деревьев..  — Ну и кто это тут у нас... — проворчала баба Нюра, опускаясь на корточки у самого края лесной тропы. — Чего вылупился? Холодно ведь! — и глянула поверх очков на внучку. Лизка прикусила губу. Она всегда так делала, когда не знала, что сказать...

- Нет, ты представляешь, он ведь все подарки вернуть потребовал! И она вернула ведь! Вернула! Даже деньги за бензин перевела, за тот когда он нас по магазинам возил! И за цветы! За цветы! На 8 марта дарил ей! Вот, скажи, ду@ра,нет?..  Катерина, поставив телефон на громкую связь, занималась домашними делами. Иногда поддакивала свекрови. Вот как так то? Думала про себя женщина.. у неё замечательная свекровь, можно позавидовать.. А вот тёща из неё не получилась. Ни один из мужчин её дочери, которых уже кстати было не мало, ей не нравился...

- Эй!!! Рыбий глаз!!! Рыбьи потроха!!! Вонючка!!!   Громкие голоса мальчишек разрезали осенний прохладный воздух. Белокурая девчонка лет 10и вздрогнула, резко обернулась, посмотрела на них испуганно, глаза защипало от приблежающихся слёз.. быстро побежала к зданию школы.. Все эти обидные прозвища принадлежат ей.. девочке с красивым именем Надежда, которое она очень редко слышит.. ****  Надя родилась в то время, когда свет и тепло в доме были роскошь, шоколадные конфеты видели только на новый год, волосы мыли хозяйственным мылом и сами им мылись, стирали тоже им...

— Ты счастлив, да? — спросил Андрей, делая вид, что смотрит в окно. Игорь кивнул и, не замечая, как на лице друга мелькнула едва уловимая тень, ответил: — Наверное, да. Работа идёт, дети растут, Катя рядом... А ты? Андрей усмехнулся, натянуто, как будто тень этой самой улыбки давно застыла у него на лице. — А я свободен. У меня нет жены, детей, кредитов и этих ваших школьных родительских чатов. Он произнёс это так, будто гордится. Но в голосе звучала фальшь. Та, которую Игорь не заметил. *** Они были друзьями со школы...

Аня всегда была очень рассудительной и организованной. Вот, наверное, с самого рождения. Её родители удивлялись, как у дочери всё строго разложено по полочкам — что в комнате, что в школьной сумке, что в голове. И поездка к сестре не стала исключением. Она ехала вместе с пятилетним сынишкой и, недолго подумав, решила: две нижние полки брать не обязательно — всё равно он будет с ней. Взяла одну нижнюю и одну верхнюю. Спать вместе внизу, наверху вещи, продукты, игрушки.. Логично, удобно, практично...

Когда мы с Антоном только начали встречаться, я знала, что у него есть мама. Знала — и особо не задумывалась. Ну, есть и есть... Ну, мама. У всех есть. Мы с ней не были знакомы — и меня это устраивало...  А потом было знакомство. Она пришла в квартиру, в которой мы уже жили вместе, как в свой дом...  — Вот это уберите... Вот это не на своём месте... Кто картошку хранит рядом с луком? Она же портится! — Очень рада познакомиться, — сказала я. Антон улыбался виновато. А я смотрела на эту женщину, которая, не раздеваясь, уже наводила «порядок», и чувствовала, как внутри у меня всё напряглось...

Она узнала об измене случайно. Или почти случайно...  В таких вещах, говорят, сердце чувствует. И вот в один момент ты вдруг начинаешь замечать: задерживается, как-то по-другому смотрит в телефон, стал чаще уходить «на встречу», и смех у него другой, не тот, домашний, а отстранённый, будто сдерживает. Ира не закатила скандала. Не выбросила его вещи. Не устроила сцену. Она просто замолчала. А он... остался. Как ни в чём не бывало. Как будто так и надо..  — Я всё знаю, — сказала она однажды тихо. Он посмотрел, как будто ждал этого...

Меня зовут Алина. Мне двадцать семь, и у меня есть младший брат. Хотя слово «есть» — слишком сильное. Он просто родился после меня. Мы жили в одной квартире, но будто на разных планетах. Или в разных мирах, где нет пересекающихся орбит...  Когда мне было семь, мама принесла его из роддома — в одеяле с голубым уголком, пахнущем стерильностью и чем-то новым. Я тогда сидела на краю дивана, обняв плюшевого медведя, и почему-то не чувствовала ничего. Ни радости, ни ревности. Просто — чужой крик в комнате и усталость в глазах мамы...

Когда Лариса впервые увидела его — худого, бледного, с глазами взрослого человека в теле восьмилетнего мальчика — она поняла: всё. Он её. Он не улыбался. Не цеплялся, не смотрел в глаза. Просто сидел, как будто всё равно: будут усыновлять, не будут, останется, уедет — ничего уже не ждёт. Ларисе было тридцать восемь. За плечами — больница, операции, годы ожиданий, диагноз «бесплодие» сказан, как приговор, сухим голосом врача. Муж не выдержал — не ушёл, но жили отдельно. Она осталась одна. С квартирой,...