Жизненные истории

Моя квартирка всегда была крошечной — тридцать квадратных метров, которые я называла домом с тех пор, как умер муж. Столько лет одна, привыкла к тишине, к тому, что чайник свистел только для меня, а телевизор бормотал себе под нос, не перекрикивая детские голоса. И вот в тот дождливый сентябрьский вечер всё изменилось. Звонок в дверь прозвучал как предостережение. На пороге стояла Аня, моя дочь, с тремя детьми и двумя сумками. Малыши выглядели уставшими, пятилетняя Маша прижимала к груди потрёпанного...

Звонок в дверь прозвучал, когда я застегивала последний замок на чемодане. Ритмичный, нетерпеливый. Так звонит курьер или таксист, чье время – деньги. Я бросила взгляд на телефон: «Петя. Ваш водитель подъехал». Сюрприз, тщательно спланированный мужем, вступал в свою финальную, безупречную фазу. Поездка в Турцию, на неделю, одна. «Тебе нужен отдых, солнышко, – говорил Петр, поправляя галстук перед утренним зеркалом. – Ты так устаешь на работе. А у меня этот важный тендер в Новосибирске… Совпадение, конечно, но ты насладишься морем, а я – скучной бумажной работой...

Солнечный зайчик, упрямо пробивавшийся сквозь неплотно задернутую шторами щель, поймал именно её палец. Над безымянным — тоненькая золотая полоска обручального кольца, на мизинце — серебряная змейка, подарок подруги на тридцатилетие. Катя смотрела, как свет играет в металле, и чувствовала, как улыбка расползается по лицу сама собой, без её ведома. Такую улыбку не сдержать. Она потянулась к пустой половине кровати, погладила смятую простыню. Сегодня всё будет по-другому. Сегодня она скажет. Запах свежемолотого кофе встретил её в дверях кухни...

Клара отнеслась к свекрови с первого дня с той открытой, солнечной доброжелательностью, которая была её естественным состоянием. Маргарита Степановна, напротив, была женщиной из мрачного гранита: прямая, холодная, с пронзительным взглядом цвета промозглого неба. Её любимым сыном был Андрей, и Клара, по мнению Маргариты Степановны, никогда не была для него достаточно хороша. Не та семья, не та манера держаться, слишком громко смеется, слишком много тратит на «бесполезные» книги и духи. Но открытой войны не было...

В просторной кухне, отделанной черным мрамором и сталью, пахло трюфелями и страхом. Анна вытерла влажные ладони о темный фартук, оставив едва заметные пятна на грубой ткани. Из столовой доносился гул мужских голосов, изредка прерываемый взрывом снисходительного смеха. «Всего лишь посудомойка», — напомнила себе Анна, глядя на отражение в полированной поверхности духового шкафа. Усталое лицо, волосы, собранные в небрежный пучок, темные круги под глазами — наследие ночных смен в больнице, куда она спешила после уборки чужих домов...