Ухум Бухеев

Молодая девушка просыпается в чужой квартире и понимает, что устала от собственных случайностей. Вика не ищет любви, она ищет тишину – и находит её там, где меньше всего ожидала. *** Просыпаюсь от солнца. Оно лупит прямо в глаза, будто специально. Ноябрь, а небо чистое, ясное. Штор нет. Комната не моя – белые стены, какой-то постер с горами, запах дешёвого дезодоранта и полной пепельницы. На тумбочке стакан с недопитым пивом. На пуфике возле дивана – мои колготки и его джинсы. Юбка свешивается с подлокотника кресла...

Кафе на углу называлось «Бонжур». Никакого «бонжура» в нём не было – ни французского шарма, ни улыбчивых официантов. Просто уютное место, где пахло кофе, корицей и немного усталостью. Здесь можно было выпить кофе и перекусить, не разорившись. Сергей заходил туда часто – в основном потому что рядом была его работа. Сегодня он сидел за привычным столиком у окна и лениво листал ленту в телефоне. Пока не увидел Её. Она вошла так, как входят в фильмах про “дольче вита” – уверенно, чуть приподняв подбородок, словно всё вокруг существует для декорации...

Люди любят делиться на противоположные категории. Жаворонки-совы, интроверты-экстраверты, домоседы-путешественники, кошатники-собачники. Вся моя семья – отъявленные собачники. У меня всё детство связано с собаками. Дома была немецкая овчарка Гера – умнейшее существо, верная и преданная в любых обстоятельствах. В деревне у бабушки, куда меня отправляли на лето, жил Полкан – дворянской породы, добродушный и немного глуповатый, особенно по сравнению с Герой. Не признавал меня за хозяина, я был для него корешем, младшим братишкой, товарищем по играм и пакостям...

Иногда я думаю, что богатство – это не дар, а шум. Оно мешает услышать, кто говорит с тобой – человек или его желание быть ближе к свету. Меня зовут Вика. Мне повезло родиться в богатой семье – не олигархи, не «новые русские», просто люди, которые когда-то сделали правильные вещи. Прадед – крупный учёный, дед – академик, отец унаследовал не только их знания, но и умение превращать идеи в достаток. При этом, родители никогда не “давили мне на мозг”, не заставляли быть продолжательницей династии, а просто любили и помогали по мере сил...

Павел снова проснулся от запаха свежеиспечённого хлеба и крепкого, чуть горьковатого кофе. Этот запах просачивался в комнату быстрее солнечного света, и он никогда не мог понять, как она умудряется встать в несусветную рань, при этом не разбудив его, замесить тесто и испечь из него ароматный, слегка подсоленный хлеб с хрустящей корочкой, и вдобавок несколько сладких булочек с ванилью – и всё это в обычной духовке… Он проснулся окончательно, и скривился, как от зубной боли: не было никаких запахов, ни свежего хлеба, ни ароматного кофе...

В начале девяностых жизнь пошла наперекосяк, как старый табурет, починенный мастером с бодуна. Теперь Елена утром шла не на работу в НИИ «Спецмонтаж», а на барахолку с клетчатой сумкой и маленьким складным стульчиком – продавать старые книги, посуду, свитера и прочие обломки прежней жизни, а вечером возвращалась усталая и молчаливая. Иногда приносила какие-то деньги, иногда – нет. НИИ формально продолжало работу, но сотрудники просто разбежались: денег не платили вообще и ничего не обещали. Виктор...

Галя просыпается не от будильника – от крика. Один ребёнок орёт, второй подхватывает, как только первый немного затихает, будто у них уговор – спать по очереди, чтобы мама не расслаблялась. Воздух в комнате густой, пахнет молоком, влажными пелёнками, и чуть – чем-то кислым, не отстиравшимся, что не вымывается, если стирать ночью в полусне. Олег уже ушёл. На кухне остывает кружка с недопитым чаем, рядом – пачка детской смеси и отвертка, как будто он в спешке чинил что-то между глотками. Галя смотрит...

– Да он же мерзавец, – сказала Оля, мотнув головой к экрану. – Сначала обворовал компанию, потом подставил друга, а теперь ещё и слёзы льёт над бедной соседкой. – Ну, не всё так однозначно, – спокойно возразил Игорь. – он ведь не просто слёзы льёт, а реально помогает вытянуть её сына из болота, куда тот вляпался. И вообще, может, он просто запутался. – Запутался? Он преступник, Игорь! – Оля раздражённо ткнула пультом, переключая канал. – Мне непонятно, зачем такие герои вообще нужны. Ни сочувствия, ни ненависти – сплошная каша...

«А вот наша новая сотрудница, Кривоногая Лидочка!» Сказала тонким голосом, как девочка из отдела кадров. – «А что, у неё такие ноги кривые? Жаль, личико-то симпатичное!» ******************************************************** Лида проснулась от звука воды – где-то на кухне Юрочка ставил чайник, и капли стучали по нержавейке с раздражающей регулярностью, как напоминание, что всё в этом доме происходит вовремя, по его ритму. Воздух пах чуть подгоревшими тостами, а от окна тянуло октябрьской прохладой – той, что забирается под рубашку, когда ещё не успел решить, надевать ли куртку...

Лена проснулась от вибрации телефона под подушкой – настойчивой, злой, будто он обиделся, что она его игнорирует. Голова гудела, глаза слипались, а в воздухе стоял тяжёлый запах духов, вчерашнего вина и сушащего губы кондиционера. За окном серело, город лениво плескался ещё редкими машинами, и всё было как всегда – не то чтобы плохо, просто никак. Она лежала и пыталась вспомнить, с кем вчера танцевала. Помнила только чужие руки на талии и чьи-то жаркие слова в ухо: «ты классная». А утром всё это превратилось в липкое ощущение нетерпеливых пальцев на коже...

Игорь сидел на кухне, и пытался вспомнить, когда именно сегодняшний вечер свернул не туда. С чего всё началось, он не мог вспомнить. А закончилось тем, что Катя – вечно собранная, правильная, с её любимым «ты опять?» – закрыла за собой дверь и бросила через плечо: – На развод подам сама. Он скривился от вычурности, неестественности этой фразы из старого фильма, которая прозвучала на самом деле, причём именно в его адрес. Стук каблуков по лестнице отдался где-то внутри, как эхом от ударов по пустому ведру...

Оля помнила тот день до мелочей. Три года назад, как будто целая эпоха. Алексей бросил на кровать открытый чемодан, стал швырять в него свои вещи, сказал сухо, отстранённо, не глядя ей в глаза: – Я ухожу. Всё, хватит. За его спиной уже маячила тень его новой женщины – властной, холодной, не любящей детей. Оля знала: там не любовь, а удобство. Там ему не придётся напрягаться, думать о сыне, спорить. Там за него всё решат. А свёкры? Они сидели за кухонным столом, не сказав ни слова в её защиту. Лишь свекровь потом процедила: – Мы тебя не одобряли с самого начала...