Андрей Петруша

В дремотно-меланхолический вечер, Лениво блокбастер в полглаза смотря, Мартини потягивая беспечно, Стук в окошко услышал я. Сползши с дивана, к дверям поспешил И задал вопрос настороженно: - Кто? В ответ чей-то голос мне пробасил: - Я, извините, конь в пальто. Дверь приоткрыв, увидел за ней Конягу в демисезонном пальтишке. Клянусь вам, видел я много коней, Но в пальто не видал даже в книжке! Конь был поджарый и рослый в холке, Масти белёсой, как дым над водой. Сумрачный взгляд, подозрительно-колкий, И вид измождённый, худой...

Не трогайте ночь мою, Не так уж она темна. Не так уж она и страшна, Доверяю я ей и люблю. Ей я верю больше чем дню. День, каждый день мне лжёт. Обещанья пустые даёт, Умертвляя веру мою. Совсем моя ночь не черна. Тихим шёпотом на устах, Ночь в колдовских стихах, Ласкова и нежна. В ночи не дрожит мой страх, Не рисует неясных теней. День, я знаю, куда страшней, Хоть и аквамарин в небесах. Напраслина, будто во тьме Не увидеть, как ярок мир, Будто в полдень нет чёрных дыр, Притяженье которых - смерть...

Начало беря в Начале Начал И кончаясь в самом Конце Концов, Вьётся вдаль Дорога-Печаль, Над нею небес кольцо... Он шёл из Начала Начал не один, Дорогу уверенно меря. И были в попутчицах трое фемин - Надежда, Любовь да Вера. Ангел-Хранитель парил за спиной, Крылом белоснежным касаясь. Кривая дорога казалась прямой, Но, всё-таки, только казалась... Он слыл добродушным малым, Но жил, безоглядно греша, Легкодумным, весёлым и пьяным, И тёмной, пока что, была душа. Меж злом и добром различий Не видел и жил шутя...

Подолгу, затравленным взглядом, Сквозь частые, жизни никчемной ненастья, Мы ищем, смертельным отравлены ядом, Пропавшее без вести счастье. Строим множество светлых замков, В мечтах... Так мечта на крыло легка. Как горько... ведь чаще мечты бывают Из мягкой, податливой плоти песка...

Как жаль, отец, что я тебя не знал... Твой голос мне услышать не случилось. Начала не было у нас, а вскоре уж финал, Мы врозь прошли по жизни, так сложилось. Мне места не нашлось в твоей душе, Ты занят был своею лишь судьбой. Ещё тогда я не родился, но уже, Был обречён остаться сиротой. Обида, боль, тоска, недоуменье? Да, были... Только, разве что, чуть-чуть. Ведь ты ушёл до моего рожденья, К тебе я сердцем не успел ещё прильнуть... Пол века схлынуло, а значит, может быть, Есть у тебя другая, новая семья...

Истукан у церковных стен, Ты у неба не просишь прощенья. Вероломных не помня измен, Ты канючишь свои прошенья. Ты рассудком всегда выбирал, От добра чтоб урвать добра. Был расчётлив и не скрывал, Что навеки ты раб серебра. Не колеблясь на подлости шёл, На всё назначалась тобой цена. Неуклонно полнела твоя мошна, Но нищала, хирела душа. Вместо сердца в груди кошелёк, В нём лежат 35 тетрадрахм...

Обманутым женщинам... Ну, здравствуй же, мой... чужой, О, нет... приближаться не стоит. Молчи... слышать голос твой, Для меня слишком дорого стоит. Чужою любовью ты пахнешь, Бесстыдной и вероломной. Ты думал, меня обманешь, Не сделав мечту бездомной? Мне боль причиняет взгляд, Что тихо ласкал лишь меня. Теперь источает он яд, С торжественно-чёрного дня. В тот день, будто умерло солнце, Сгорело, лишившись сил. Сгорела и я... до донца, В чёрный день, когда Ты изменил. Объятья твои вдруг стали, Душно-холодными и чужими...

Весна?... Пожалуй, что уже весна. Хоть небо хмурит брови всё ещё, пока, Но, всё ж, опять душа надеждами полна, И мысль, отяжелевшая зимой, легка. Весна... И тут и там клокочет и журчит, И Днепр-старик, пытаясь выбраться из русла, Шумит, грозит не шуточно... ворчит, Прибрежным избам боязно и грустно. А вербы, низко головы к воде склонив, Как будто ищут что-то, вглядываясь в хлябь. Бредут по половодью, ноги промочив, И ветер южный нагоняет рябь. Густое небо в мутно-грязных облаках, Ещё, пока, дождём в окно стучится...

Хлопчатобумажное утро, С уставшей к рассвету метелью, Стелет позёмкой ленивой, Встречая меня за дверью. Фонари вдоль продрогшей аллеи, Снова позже меня проснулись. Их заспанных глаз плафоны От зябкого сна очнулись. Неуютный портал остановки, Обнимают шальные ветры, Ведь я на "ВетрАх"* проживаю, Нет там счёта секундам и метрам. Троллейбус унылого цвета, С выцветшей жестью борта, Подхватит меня небрежно, Как будто бы с неохотой. Поток скудоумной рекламы, Пассажиров окатит липким. Я в наушниках, мне комфортно, За стеною гитарных риффов...

На крутую Кудыкину гору, Чтобы свистнуть на белый свет, Лезет медленно, но упорно, Мастер, коего опытней нет. Пусть подъём и довольно труден, Крут и долог, но мастер твёрд. Потому, что зануды-люди, Размечтались до треска морд. Всё канючат, себе, да ноют: Ну, когда же, в конце-концов, Над Кудыкиною, над горою, Вдруг раздастся удачи зов?... Поговорке, согласно, старинной, Изо всех своих рачьих сил, Свистнет рак на горе былинной, И всяк получит, чего просил...

Всё будет хорошо, я это точно знаю, Осталось ждать совсем немного. Раскроется жемчужный ландыш, Под небом радужным Ван-Гога. С фантазий, что лежат на полке, Стряхну небрежно пыль веков. Застывшую в оцепененьи, Избавлю мысль шальную от оков. Смету в мешок, большой и старый, Глупоречивого абсурда сор. И бесшабашно покорять отправлюсь Я, вновь открывшийся простор. Всё ещё будет хорошо, я верю, И множество прекрасных дел, Задумать и свершить удастся, Коль я решусь и буду смел...

Не осуждай грехов невольных Иль нищету своих друзей, И над изъяном чьим-то горьким, Шутить, юродствуя, не смей. Случайными дарами неба Брось опрометчиво кичиться, Коли имеешь(кроме хлеба), Ты, мудрости ничтожную крупицу...