Наталья Приходько

Старик Минус и пёс Авокадо Солнце начало кланяться терриконам, и скоро должно было спрятаться за ними, когда Павел Матвеевич Минус вошел во двор двухэтажного дома с небольшой вязанкой тонких прутьев, нарезанных в ближайшей к посёлку посадке. Впереди ковылял приволакивая заднюю лапу небольшой собачонка по кличке Авокадо, с кудрявой желтой шерстью, словно присыпанной ванильным порошком. Павел Матвеевич огляделся. На лавочках возле всех трёх подъездов сидели или старушки, обсуждая и осуждая всё, на чём остановилась мысль или взгляд; либо подростки, которые смотрели что-то на своих гаджетах и смеялись...

2 Они пошли к двери вдвоем. Варвара распахнула дверь, и они увидели молодого мужчину, привлекательной наружности. Он был высок, широкоплеч, с коротко стриженными густыми темно каштановыми волосами. Он тут же раскрыл удостоверение перед самым носом Варвары, а затем Михаэлы: - Капитан Остроженко. Вы хозяйка квартиры, как вас зовут? Я могу задать вам несколько вопросов? - Хозяйка квартиры я. Меня зовут Варвара, - представилась Варя, - а мою подругу зовут Михаэла, она живет на первом этаже. Капитан переводил взгляд с Варвары на Михаэлу, рассматривая их с большим интересом...

1 Будильник звонил и орал: «Варька, зараза такая, просыпайся». Варвара не хотела просыпаться и била будильник рукой, ногой и молотком, а он все равно орал и звонил осколками её разбитой жизни. Звенящие разноцветные осколки хороводом кружились вокруг неё, смотрели незнакомыми глазами и улыбались чужими улыбками. Варвара с трудом выхватила себя из разноцветного хоровода в реальность и, сообразив, что звонит не будильник, поплелась к двери, в которую уже стучали ногой. Открыла дверь и увидела разъяренную подругу, проживающую этажом ниже...

После весенних проливных дождей, май, на своём излёте, радовал солнечными днями, теплом и запахом цветущей акации. Этот аромат насыщал сладкой ноткой воздух шахтерского посёлка, построенного пленными солдатами вермахта. Два года назад комсомольцы откликнулись на призыв правительства восстановить послевоенный Донбасс; и молодёжь со всей страны приехала на работы в шахтах. Тем, которые приехали с семьями давали комнаты в первую очередь, а остальные, работая и влюбляясь, обживали дома комсомольскими свадьбами, рождением и крещением детей, в порядке очереди...

Степанок-горбунок Старик внимательно наблюдал как в системе образовывалась капля, другая, третья и, собравшись вместе, по трубочке текли в вену его натруженной руки. «Ишь ты, как ручей в реку» - подумалось ему. Потом насмотревшись, хмыкнул и перевел взгляд на юную медсестру. - Он ведь, дочка, с детства такой незлобивый. Это я про Степана говорю, заведующего вашего. Бывало, спрошу у него - когда он ещё мальцом был - как мол, дела? А он, даже если слёзы в глазах, махнет рукой: «А, пустое; обойдется, и будет хорошо»...

Давным-давно в деревне по соседству с моей тетей, у которой я проводила школьные каникулы, жила баба Катерина, но в деревне все: и стар и млад, звали её Катёхой. Так уж повелось. Это была высока крепкая старая женщина. От рождения она была чернавкой, но с годами волосы побелели, а смуглое лицо, покрытое глубокими морщинами, напоминало потрескавшуюся от многолетнего зноя землю. Одевалась летом баба в домотканые сорочки, с затейливыми цветами на рукавах и по горловине, собственноручно ею расшитыми;...

Мне было шестнадцать лет, и я находилась в состоянии лёгкой влюбленности. Чувство прекрасное и свободное, ещё не достигшее состояния «на всю жизнь», но внёсшее в мою подростковую жизнь ожидание чуда и сердечный трепет. Я была настроена на волну любви – видела её во взглядах, которыми обменивались мои родители; видела, кто кому симпатизирует в классе, школе, во дворе и во всей Вселенной. С объектом своих воздыханий я была разлучена летними каникулами и отъездом в белорусскую деревню к дедушке с бабушкой, и тетушке, жившей в соседнем доме со своей семьей...

Утро Алёны было расписано по секундам: вправо-влево, душ-кофе, открывание-закрывание двери, автобусная остановка. Но… каждое утро ей не хватало этих самых секунд. И не только сейчас, когда она спешно собиралась на работу в больницу, но и раньше - и в школе, и в институте. Частенько преподавателю, открывшему дверь в аудиторию, приходилось посторониться, чтобы пропустить вперед глазастое кудрявое чудо - Торопыгу. Причем, Торопыга – это не прозвище, а фамилия, доставшаяся ей от мамы и бабушки из-за отсутствия официальных мужчин в их семье...

В этот день в храме не было службы, но все же он был открыт для тех, кто хочет помолится. Каждый день утром по пути на работу заходят женщины, чтоб требы заказать в свечной лавке и поклониться святым иконам; у Божией Матери испросить милости для детей и близких; у Господа вымолить прощения; мужчины тоже заходят, но редко. Бывает, что студентки и школьницы заскочат, чтоб свечи поставить святым Кириллу и Мефодию о даровании им ума на освоение знаний или чтоб преподаватель закрыл глаза на отсутствие этих самых знаний...