Андрей Ваон. Инжерить души

Любимому городу Канава - Влад, ты домой? – Васёк окликнул товарища. Оба выходили на улицу, направляясь к метро. - Ага, - откликнулся Влад. - Слушай, хорош дома торчать. Давай, в Центр сгоняем? - В Центр?! Ты чего, деньгами разжился? - Да откуда. Я так хотел. - Как так? Через пост, что ли? Сдурел?! - Не, перебежать через Садовое. Влад встал, как вкопанный. Люди безучастно обходили двух студентов, болтавших посреди улицы. - Да ты послушай! Это только, кажется, что поток машин непрерывный, - затараторил Васёк. - Я наблюдал специально. Можно подгадать момент. - И чего? - И того, - Васёк сделал резкий взмах рукой...

Егор смотрел со страхом из окна машины на тёмный лес. Больше трёх деревьев в одном месте он раньше не видел, и этот лес нагонял густую тоску. - Ты посмотри, на нём же лица нет, - покосилась мать на Егора. - Ладно, тебе-то чего? Свободнее только будешь, - ответил отец. Она вспыхнула, но промолчала. Сложила руки на груди. - Традиция! Придумали тоже... Старик этот ваш с приветом, лес этот дурацкий, глухомань… - говорила она себе под нос. - Цыц! Надо так, поняла? – оборвал он ворчание. - Я там пацаном был, отец мой, дед… Ха! – усмехнулся отец, и Егор испуганно поглядел на его затылок. - Я даже не знаю, кем он Егору… прапрапра… Сколько ж ему лет? Сотни полторы? Егору стало совсем тоскливо...

Лёшик открыл калитку и кинулся вглубь сада. - Лёд! – Радостно обернулся он к отцу, хлопая варежкой по внутренностям бочки. Зелёная, в лишаях ржавчины бочка подпирала угол дома. Вода в ней схватилась ночным заморозком. Отец прикрыл калитку, втащив за собой огромный рюкзак. Дома, когда собирались, Лёшик не спрашивал, зачем на выходные такой баул. Обрадовался только, кричал: "Идём в поход!", а отец грустно улыбался. - Давай в дом! Надо поскорее печку растопить, - крикнул он сыну. Лёшик оторвался от крушения ледяного покрова и побежал в дровяной сарайчик. Старый садовый участок дышал предзимьем...

Вообще, Вадим Петрович не пил. Самый молодой на кафедре (по имени-отчеству его звали только студенты), тридцати пяти лет от роду, слыл среди коллег бирюком. И бобылём к тому же. Но груз учебного плана тащил немереный, коллегам никогда ни в чём не отказывал, был принципиален и твёрд со студентами. Поэтому его уважали, хоть и манкировал он обычно кафедральными заседаниями, то есть, проще говоря, пьянками. А сегодня он дал слабину, и вот. Ехал теперь тёплый, расчувствовавшийся с коллегой Алексеем Алексеевичем в трамвае номер пятьдесят. Улыбался умилительно седому уже дядьке. А тот, тоже под парами, рассказывал громко что-то Вадиму и махал руками, совершенно не стесняясь других пассажиров...

За правдой Пётр Иванович ездил по субботам. На станцию "Правда". Брал "Известия", "Советский спорт", "Литературку" и "Правду". Надевал всепогодный плащ, шляпой укрывал лысую голову и шёл до "Белорусской" пешком, чтобы оттуда по кольцу до трёх вокзалов, а там на Загорскую электричку. Пётр Иванович Кисурин, скоро сорок, крепкий (по утрам регулярные размахивания гантелями на балконе), с массивным строгим лицом. Педантичный и дисциплинированный, он очень подходил для своей профессии – преподавателя метрологии в институте. Правда, искры творческой не имел, поэтому в научной деятельности его талантов хватило лишь на "катээна"...

Семён Елисеевич наводил марафет перед зеркалом в прихожей, когда грохнула хаотичная барабанная дробь. Семён Елисеевич вздрогнул. - Максим! – крикнул он. На зов из детской вышел рыжий Максимка. Весь готовый: в белых гетрах, белой же бобочке с синим воротником, голубых шортах и с барабаном наперевес. Берет с помпоном и сандалии дополняли пейзаж. Его форма одежды совпадала с отцовской почти в точности. И отличалась только размером. И барабаном. - Готов? – спросил Семён Елисеевич. Максимка порылся в кармане, выудил оттуда плоскую стекляшку. Поводив пальцем, что-то пошептал, потом поднял глаза на отца и, смешно изогнув руку возле головы, тоненько крикнул: - Всегда готов! Отец засмеялся...

С девятого этажа свезённый со всего района снег походил на обгрызенный кратер – сердцевину грязно-белых куч понемногу разбирал трактор, складируя серую кашу в таялку. Максим отошёл от окна и присел на диван к закутанной в плед Лизе. Маленькая блондинка, она казалась ещё миниатюрнее рядом с крупным и тёмноволосым мужем. - Ты позвонил? – спросила она. Он кивнул. - Сказали, ждите обработки заявки. В эту квартиру они въехали по осени. Дом был старый, и когда заморозило на улице, захолодало и в квартире. Лиза потребовала от мужа решения температурной проблемы. Раздался звонок в дверь. - Ого, быстро! – Максим пошёл в прихожую...

В семье Ребровых случился форс-мажор – шестиклассник Ваня получил пару по истории. Написал доклад о Сталине, за него двойку и отхватил. Такая школа была, не понимали там докладов о Сталине. Отец Вани, Николай, шёл на родительское собрание. Жену от этого дела отставил, двойка сына была на его совести, ему было и отвечать. Он шёл, прячась от мокрого снега в шарф и капюшон, и всё думал, правильно ли он воспитывает сына, и как сейчас будет на собрании. Невысокий, тонкий, с вечно взъерошенными волосами, издалека он походил на подростка. Только при ближнем рассмотрении нахмуренные брови и злой взгляд выдавали возраст...

Серёга нажал "плэй", и под бренчание гитары Цой затянул мрачным голосом "дом стоит, свет горит". - Пошли дальше, что ли? – сказал Юра. - Может, зайдём в лагерь, а? – спросил Паша. – ОЕ будет недовольна. Коренастый, подтянутый, светлые волосы ёжиком, Юра лёгким движением накинул рюкзак. - Да и фиг бы с ней, - процедил он. – Но кто хочет, может топать в лагерь. - Юра помолчал. – Примерно вон в том направлении, - он махнул рукой. "…не видать ни черта…" Их было пятеро. На привале они прижались друг к другу спинами, отдыхая. А теперь их компания могла разделиться. Юра хмуро оглядел друзей: Паша -...

Коллеги Только упёршись в оцепление, он заметил вокруг офиса "скорые" и ментов. Рядом гундосили бабки: - Сказал: "Добрый день, коллеги" и из ружья – бах, бах… - Из-за девки всё… Запахнув плащ, он развернулся и пошёл домой. В компьютере висел забытый в "неотправленных" манифест. - Вот и ладненько, не сегодня, значит, - пробормотал он, снимая взрывчатку. Подарок - Козлина! Дверь захлопнулась, цветы полетели вслед. Он отряхнулся, поднял букет. Порывшись в карманах пальто выудил коробочку. Открыл крышку, полюбовался кольцом с искрящимся бриллиантом. Пожал плечами, двинул губой и вздохнул. Достал телефон...

В поезд сели в полночь. Распихав на скорую руку барахло по третьим полкам, завалились спать. Ночь - не ночь, хоть и август, а светло – Север. Одинец проснулся, глянул на часы – семь; свесился с верхней полки. За столиком сидел Виктор, уставившись в серо-зелёные картинки за окном. Сидел давно и сам бы не сказал, спал ли вообще. Поначалу долго лежал. Друзья уже засопели, захрапели, а он всё слушал перестук колёс. На частых и коротких остановках подсаживался народ, всё такие же "собратья по разуму", с лодками, вёслами и палаткам, тоже валились спать по местам. Поезд ехал дальше. Виктор не спал. Утро, а чуть ли не темнее, чем ночью...