Сказки Вселенной

В самом сердце уютного, тёмного сада, где пахнет сыростью, старыми листьями и вечным покоем, лежало маленькое Семечко. Оно было укутано не просто землёй, а тёплым, бархатным одеялом из перегноя. Его коричневая скорлупка, твёрдая и гладкая, была идеальным домом. Здесь ничего не происходило. Не было ни ветра, способного потревожить, ни резких звуков, ни непонятного света. Только тихий, ровный сон. И Семечко было совершенно уверено: так и должно быть. Расти? Зачем? Вдруг там, снаружи, опасно? Вдруг...

В высокой-высокой башне, что стояла на самой границе Ночи и Дня, жила-была швея по имени Аврора. Не было у неё ни станка, ни ножниц, ни сундуков с шелками и бархатом. Была у неё лишь одна-единственная Игла - длинная, тонкая, выточенная из осколка самой первой утренней звезды. И был моток Нитей. Но не простых. Эти нити она пряла из самого света. Золотые - из последних сновидений счастливых людей. Алые - из отблесков далёких вулканов и румяных щек спящих младенцев. Лиловые - из предрассветных туманов и лепестков самых стыдливых цветов...

В городе, где улицы были такими запутанными, что даже фонари иногда забывали, куда светить, жил старый сапожник по имени Фебо. Его мастерская пряталась в арке, завешанной старыми коврами, и пахла не просто кожей и воском, а дорогой, ветром и терпкой пылью звёзд. Фебо был не просто ремесленником. Он был тем, кто обувал Путь. Он не просто шил башмаки и сапоги. Он вшивал в подошвы особое заклинание - заклинание лёгкости. Его туфли не стирались о бесконечные мостовые. Наоборот, со временем они обрастали...

В городе, где дождь часто стучал по крышам, словно пытаясь выбить грустный ритм, жил старый ювелир по имени Агарон. Но лавка его была не похожа на другие. В витринах сверкали не бриллианты и не рубины, а нечто более хрупкое и драгоценное. Здесь, на бархатных подушечках, покоились сны. Не метафорические, а самые настоящие - застывшие, прозрачные, отливающие всеми цветами радуги сферы, внутри которых танцевали отголоски грёз. Агарон был Мастером, чинившим хрустальные сны. Люди приносили к нему коробочки, бережно завернутые в шелк или зажатые в дрожащих ладонях...

На краю болот, в домике на курьих ножках, что врастал в зыбкую почву вековыми корнями, жила женщина по имени Селена. Она не была ведьмой, хотя некоторые шептались, что она водится с призраками и ловит лунные блики. В чём-то они были правы. Селена была Ткачихой. Но её станок, древний, как само время, был сплетён из орешниковых прутьев и жил дрёмы, а вместо ниток она использовала лунный свет. Каждую ночь, когда луна поднималась над трясиной, Селена выходила из своего домика. Она протягивала руки, и её длинные, тонкие пальцы, казалось, чесали серебристую пряжу прямо с лунного диска...

На краю города, там, где последние улицы тонули в полях, стоял домик под камышовой крышей, больше похожий на большой, аккуратный стог. В нем жила девушка по имени Элиана. Она не была ни колдуньей, ни отшельницей. Она была Хранительницей. Ее богатством была коллекция птичьих перьев, которую она собирала с самого детства. Но собирала она не просто так. Каждое перо - малиновое от щегла, сапфировое от сойки, молочно-белое от совы, дымчато-серое от жаворонка - хранило в себе память о пути. О высоте, которую оно покорило, о ветрах, которые его носили, о землях, которые оно видела...

На самой окраине города, там, где мостовые сменялись пыльными проселками, стояла кузница. Но дым из ее трубы был не угольно-черным, а серебристым, и звон молота по наковальне звучал не грубо, а мелодично, словно хрустальный колокольчик. В этой кузнице работал старый мастер по имени Хеймдаль. Он был кузнецом, но не подковывал лошадей и не ковал мечи. Он ковал ключи. Не от дверей, сундуков или замков. Он ковал ключи незримые, способные отпирать то, что заперто внутри человеческой души. Его мастерская была полна странных вещей...

В городе, который никогда не спал, где грохот машин был вечным громом, а голоса людей сливались в один сплошной, нервный гул, жил старый гончар по имени Орлан. Но гончар он был не простой. Он не лепил горшки для молока или вазы для цветов. Он лепил тишину. Его мастерская стояла на отшибе, в глухом переулке, куда почти не доносился городской шум. Воздух здесь был густым и неподвижным, пах мокрой глиной, древесной золой и чем-то еще - словно приглушенным эхом далеких колоколов. Орлан работал за старинным гончарным кругом, но глина у него была особенная...

В городе, где солнце было скупым гостем, а тучи нависали низко и тяжело, жил необычный портной по имени Ансельм. Его мастерская располагалась в узком переулке, куда редко заглядывали лучи света, и была она не похожа ни на одну другую. Здесь не кроили бархат и не отпаривали шелк. Ансельм работал с куда более эфемерными материями. Он был портным теней и солнечных зайчиков. Его инструменты казались собранными из снов и детских фантазий. Были у него ножницы с лезвиями из застывшего лунного света, способные отсекать лишнее от гнетущей тьмы...

В приморском городе Аэлинде, зажатом между скалами и вечно пенным морем, жила девушка по имени Лира. Но не в гавани с ее грубыми рыбаками и запахом соленой рыбы, а на самом его краю, где ветер выл особенно пронзительно, обтекая высокий утес. Лира была портнихой, но шила она не платья и не камзолы. Она шила паруса. Не из парусины или брезента, а из чего-то неуловимого и могущественного - из самих ветров. Ее мастерская была чердаком старого маяка, давно покинутого смотрителем. Здесь, под стеклянным куполом, она слушала...

В самом сердце города, там, где улочки сужались до размеров коридоров, а фонари отбрасывали длинные, зыбкие тени, находилась лавка, которой не было на картах. Вывеска над дверью, выцветшая от времени и солнца, изображает раскрытую книгу, из корешка которой струится радужная дымка. Под ней было выведено аристократическим, уставным почерком: «Мастер Корвин. Переплетное искусство и реставрация». Но те, кто переступал порог этой лавки, знали, что старый Мастер Корвин занимался не только ремонтом потрепанных томов...

В старом городе, где река делала крутой изгиб, за мостом, поросшим диким виноградом, был участок земли, который на обычных картах обозначался просто как «пустырь». Но для тех, кто знал, это место было отмечено иначе - «Сады Сердец». И хозяйкой его была женщина по имени Илона. Она не была феей или волшебницей в классическом понимании. Она была садовником. Но сады она выращивала не из роз и жасмина. Она взращивала их из чувств. Ее сады были невидимы для глаза, но явственны для души. Чтобы их увидеть, нужно было закрыть глаза и открыть сердце...