Виктория Казарина

Дети, с которыми не разговаривали или мало разговаривали в младенчестве, в раннем возрасте, с большим трудом формулируют свои мысли, у них маленький словарный запас, они не используют длинные предложения...

Много деревень стоят на волжских берегах, всякие там живут люди – и плохие, и хорошие.

Разобрать гитару на поделки — как бросить книгу в огонь – отдает кощунством. Несколько лет у меня не поднималась рука вонзить в нее стамеску, хотя давно стало понятно – восстановить инструмент нельзя. Что я только ни делала: струны меняла, гриф подтягивала, вбивала под него колышки – все одно – не строит, музыки не будет. Но у старых вещей есть шанс на вторую жизнь. Я взяла нож и подцепила деку. Гитара в нашем доме была с моего раннего детства. Некрупная, желтенькая, поцарапанная. В будни она пылилась за диваном, а в праздники, когда приходили гости, папа играл, все подпевали...

Сосед Коля меня задарил. Знает о моей страсти к деревенским артефактам, вот и приносит: то кривой серп, то ржавые грабли, то берестяной короб, обросший в сарае паутиной. Подарит, закурит и жалуется, что грибов нет. Колосовики должны пойти, куда там — даже лисичек не нашел. – Ни одной поганьки, Вик! Так и выговаривает каждый раз – поганьки – мягко. Сегодня смотрю во окно – идет с Бимом, несет сито дырявое. – Надо тебе для твоих поделок? – Еще как надо, – говорю, а сама вспоминаю, остался ли у меня для Коли портвейн...

По свистку поезда я проверяю часы. В понедельник и пятницу он гудит в одиннадцать утра, когда идет из Осташкова в Кувшиново, и в половине четвертого – на обратном пути. Большего движения по нашей одноколейке нет. Редко-редко проползет товарный. Бывает, дребезжа, проскочит дрезина. Все остальное время рельсы зарастают травой. Я давно задумала пешее путешествие по рельсам, но все не решалась отправиться: то было слишком холодно, то слишком жарко, то меня пугала длина маршрута. Но когда я прочитала в интернете историю дороги и поверила в ее уникальность, засобиралась...

– Поднимайся за мной, - сказал папа и приставил к чердаку старую деревянную лестницу, – я покажу тебе летучую мышь. Тогда, в юности, я панически боялась даже рыболовной банки с червями, что уж говорить про мышей, тем более, летучих. От неприязни я скривила лицо, но папа уже шагнул за чердачную балку, наклонился ко мне и протянул руку: – Давай-давай. Не бойся, она спит. То есть все это лето, пока мы здесь живем, и прошлое лето, и позапрошлое, и вообще каждые каникулы с самого детства я...

Я была категорически против этой собаки, и все мои доводы, кроме одного, были разумными. Покупать породистую собаку, когда в приютах столько бездомных псов — преступление. Доберман — слишком крупная порода для нашей квартиры и вообще для квартиры. И последнее — после нашей бывшеприютской Евы я никакую собаку не полюблю. А муж все настаивал на покупке щенка. Такого серьезного конфликта в нашей семье еще не было. Я, как героиня итальянского фильма, хлопала дверьми, бросала трубки, кричала, плакала и даже собиралась уйти из дома...

Все шло по сложившемуся годами графику. Летом мать – баба Аня – засолила огурцы, Тимофей повыдергал лук и связал его гроздьями, с моркови счистили землю и закопали морковь в ящик с песком. В сентябре выкопали картошку, ссыпали в подпол, разъехались последние дачники. В ноябре повалил снег и Тимофей с матерью начали зимовать. Все было предсказуемо: утром протопить печки – лежанку в кухне и голандку в комнате – наносить воды и смотреть телевизор, если наметет, выйти почистить вокруг дома, вечером опять телевизор, потом подтопить на ночь и спать...

Сын Санька рос, а я записывала его рассуждения. Это подборка его забавных высказываний. - Мама, а почему Дане шесть лет, а мне четыре? - Потому что он старше тебя. - А почему он старше? - Потому что он родился раньше тебя. - Как это раньше? Я же родился в первый день.... Идем с Саней мимо высотки. - Маам, а если человек с этого дома спрыгнет, он умрет? - Умрет, конечно. Еще в полете умрет – сердце от страха разорвется. - А если он смелый? После обеда Саня взял со стола крупную крошку и положил в карман...

Я любила зиму. Помню, отвечаю кому-то из взрослых: «Потому что зимой можно кататься на санках, на коньках, а летом – нельзя. Зимой можно играть в снежки и лепить снеговика, а летом - нельзя». Валенки в снегу, к рейтузам и варежкам густо прилипли ледяные катышки. Я бегу по лестнице вверх: второй этаж, ступеньки-ступеньки, из носа течет в тепле, третий... До звонка не дотягиваюсь – стучу в дверь. Хоть бы домой не загнали. - Мама, дай мне морковку. Я снеговика слепила. Не загнала. Дала морковь...

Без машины в деревне трудно, но интересно. Ближайший супермаркет в пятнадцати километрах, почта в шести, автозаправка... Впрочем, зачем нам заправка? Муж на машине уехал в город, по работе, а мы с сыном Санькой остались. Из транспорта у нас с ним садовая тачка и два велосипеда. Мы предусмотрительно закупили продукты на целую неделю, и хлеба тоже купили на неделю, но съели за три дня. Уж очень он тут вкусный, особенно, черный: мягкий-мягкий, рыхлый, ароматный, с хрустящей масляной корочкой сверху...

Сын Санька не растерялся, когда увидел старый красный телефонный аппарат с крутящимся диском – сразу вставил палец в дырку над цифрой пять и спросил «Куда крутить?». Когда он был помладше, перед сном я ему часто рассказывала о предметах своего детства, тех, которые до его детства не «продержались»: телеграмма, перьевая ручка, кассетный магнитофон, ну и про телефон, конечно, рассказывала. Помню, как он меня рассмешил вопросом: «Мама, а когда ты была маленькая, у тебя что, в компьютерных играх вместо машин были кареты?»...