Литературный оверлок

Жирная, с налипшими сверху комарами и водомерками, тугая, сдавливающая, словно женское лоно, трясина обхватила ноги. Она была теплой и липкой изнутри, где сильными мышцами, будто выламывала суставы. Жатка не успела испугаться, ее маленькое тело, почти не сопротивляясь, медленно уходило в черную жижу. В пальцах, измазанных кровянисто-алым соком клюквы, по-прежнему была зажата деревянная ручка бидончика. Девочка с приоткрытым, словно в изумлении, ртом наблюдала за тем равнодушием с которым природа убивает прежде вскормленное собственной грудью, взращенное на своем щедром теле...

Людей можно условно поделить на нормальных и ненормальных; нормальным легче жить, чем не нормальным, следовательно, людей можно дальше делить на успешных и неуспешных; отсюда — и почти окончательно — мы можем поделить людей на богатых и бедных. И чем нормальные успешней, тем они богаче, а чем ненормальные неудачливее, тем они беднее, а чем беднее, тем еще больше они ненормальнее. Вот такая вот долбанная алгебра жизни. К чему это все? К тому, что есть что-то зловещее в том, что «Джокер» появился...

рассказ Есть ли что-нибудь на свете печальнее, чем ухаживать за девушкой, которой нет до тебя никакого дела. Дарить каждую пятницу букет из двадцати семи желто-красных роз (по числу лет избранницы) и получать в ответ обжигающее арктическим холодом: «Зачем?» «Действительно, зачем?» – думаю я. Ей же мямлю: – Тебе не все равно? Она кидает чуть раздраженное «хм», берет букет, ставит в казенную хрустальную вазу, сиротливо стоящую на пластиковом подоконнике, а вечером уходит, оставляя в полном одиночестве мой презент...

рассказ Бабушка Маня сидела на скамеечке возле печи и привычно ворчала, не обращаясь ни к кому конкретно: - Заладили все одно. Зима - зима, а что эта зима? Земля промерзла, дров не напасесся, ноги гудят, кость ломит…   Возле нее стоял мешочек с жареными семечками и миска, куда она плевала лузгу. Когда миска наполнялась, бабушка, кряхтя, вставала и относила ее в сени, чтобы перевернуть в ведро.     От семечек бабушке Мане почти сразу же становилось плохо, жуткой резью сводило желудок, но она только сильнее горбилась, будто старалась скрыть боль от посторонних глаз...

Есть подозрение, что заданная (и укоренившаяся) издательствами тенденция требовать от своих авторов не рассказы, не повести, а именно романы, сыграла с авторами да и с ними самими злую шутку. Умение писать и умение публиковаться – две совершенно разные способности; оттого и получается, что автор уже зарекомендовал себя как большой (ну, или средний) писатель и издательства ждут от него новый роман: лучше ведь от него - от человека с каким-никаким именем, - чем от какого-нибудь талантливого босяка с улицы, которого никто не знает и чьи книжки никому не уперлись...

В 1994 году мне было 12 лет и я ходил в 6-ой, кажется, класс. В это время моей мечтой было - получить на день рожденья трансформера. Такая пластиковая игрушка мэйд-эн-чина. Тогда эти игрушки стоили дорого, и моя мать таки расстаралась, чтобы я получил к какому-то дню рождения такую чудную фигню. Тогда же Президентом Беларуси стал А. Г. Лукашенко. При Лукашенко я выпил первую рюмку водки. При Нём я первый раз потрахался. Ну и всё необходимое я тоже сделал при Нём. Сейчас мне 37 лет. Что сказать: признаю, что я жил неправильно, поэтому у меня всё разваливается...

Сначала быстро, пару очередей, — “Тыг-дыг-дыг, тыг-дыг-дыг…”, — потом вдруг сбавив ритм — “Тыг-тыг… Тыг-тыг… Тыг…”, — а затем совсем уже медленно, из последних сил: “Тыг… Т-т-ты-ы-ы-ыг…”— и брык, бай…» Что это за хуйню я прочитал? Перед вами яркий пример современной российской литературы  – новый роман Захара Прилепина. Собственно, это и не роман никакой, а, скорее, мемуары, с той лишь разницей, что обычно мемуары пишутся спустя большее время и охватывают длительный период, а у Захара все и сразу – по горячим следам...

Корни 1 «Приезжай в гости» – огромными буквами поверх синюшных клеточек тетрадного листа. Вот такое письмо я получил от бабки. Впервые в почтовом ящике оказалось что-то помимо счетов, рекламы и окурков. Сам конверт – сплошь марки. Посередке кровавое пятнышко «Чесменского боя», затем чей-то дряблый профиль, еще прифигевшие мордочки Белки и Стрелки на клочке космоса, а после – улыбается Гагарин. Да и куча всего, сплошь цветастая мозаика, рисующая лоб и скулы умершей эпохи. Зачем зовет? Может, помирать собралась...

рассказ   Неужели вышло?! После сонма лет бесплодных мечтаний, жалких неутомимых фантасмагорий о призрачном, невероятном, но упоительно сладостном. Три тысячи тягучих, резиновых дней и ночей мне грезился этот долгожданный миг?! Светлый, свежий, как апрельский ручей, легко берущий жизнь из снега и солнца, как летнее искристое утро, после утомительного обложного дождя. Вот он пришел, и дышит на меня и сквозь меня, пропитанным пряным ароматом луговых трав ветром. Будит заиндевевшую, закостенелую за сонные годы плоть, возвращает к жизни, казалось, на веки погребенную душу...

рассказ Когда зазвонил телефон, я покупала в магазине сосиски. Продавщица взвешивала килограмм. — Алло! Бабушка? — на экране высветилось «Ба» — Это дед, — сказала трубка, и у меня похолодело в груди. Его голос, дыхание. Что-то было не так. — Дедуль, привет! Как дела? — Плохо, внученька. Пожалуйста. Позвони. Гене. Пусть. Завтра. Приедет. Надо. Сдать. Кровь, — он делал паузы между словами. — Какую кровь? Дед, ты чего? — Я в больнице. Операция. Послезавтра. Позвони отцу. Не могу, — телефонные гудки...

Странное время… (нет, не так), сраное время наступило и в без того непростых отношениях народа и власти, и наступило, как мне видится, совсем недавно. Года полтора назад. Время великого цинизма. И суть его в том, что власть напрочь утеряла связь с населением. Чуть ли не сознательно оборвала чудом уцелевшие до последнего времени нити. Так удобнее, всякий знает. Хочешь беспрепятственно делать свое дело — отстранись. Рядовые граждане, представители средств массовой информации, общественных организаций,...

*** Какие ж мы с тобою разные — Кофейное зерно и конопля. Глядя на нас, цветет сарказмами, Глумится  матушка-Земля. Я — пальцы в кольцах, иглы в венах, Ты — пиво, вобла и шашлык. Представить вместе нас у Твена Не повернулся бы язык. Мичурин сдался бы, стараясь Скрестить нас — воск и ананас. И даже скалы ухмылялись, Смотря с высот веков на нас. Тяни-толкай, кентавр, гаруда— Мы органичны в их ряду. Мы как бумажная посуда, Поставленная на пиру. Судьба-алхимик, жизнь-шутница Смешали в колбе наш союз — Коктейль готов...