Медвежий Угол

- Это не дамоцка, а кавалер-гагара! —- громко захохотал Корякин. — Не дамоцка! Не угадала! Отец Иринарх смахнул слезу и глубоко вздохнул. - Какая кругом божья благодать — рай земной. Смотри да любуйся чистотой природы и сам-то станешь чище душой... - Душу-то мы насытили, пора бы и тело, — напомнил дьякон. - Корякин! — донеслось от Никольской сопки. - Иду-ууу! — откликнулся казак и на бегу пропел: в Привезли на поцту поцту. Поцту Векша не дает..? - Мужлан! — погрозил ему вслед тростью появившийся на берегу франтоватый чиновник...

— Ти-ти-ти, остынь! — укоризненно произнес отец Иринарх. — Здешние люди одним днем не живут. Мне вчера благочинный пояснил так: весна в долинах ныне припозднилась. Утки-то и завернули на Култушное поднабраться силы для дальнего полета на север. Кормов для них тут хватает. Стрелять на озере строго-настрого запрещено, на это есть отведенные начальством угодья. Здесь набьешь дичи — север оголится... — Папа, гляди, какая красивая утка у талинки купается! — дернула за рукав отца Лиза. — Почему у нее головка и грудечка черные, а бочки, белые? - Этого я не знаю...

И отец Иринарх снова склонился над гильзами, но благочинный сказал: — Пойдем-ка почивать. Ты, батюшка Иринарх, ложись в спальне, чадушки пусть в горнице располагаются — место всем найдется. А мы с Малашей, скажу с откровенностью, любим на чердаке спать-почивать. Там у нас веники да разные травы лечебные. Такое благовоние! У-ух! Ты завтра до обеда погуляй с детушками, ну а после обеда продолжим сборы. Послезавтра полетим на морской шлюпке через Авачинскую губу к мысу Лопатка. Зверья там! У гостя испуганно вытянулось лицо...

Отец Иринарх прибыл на Камчатку к охотничьей поре. Начинался весенний промысел на медведя. Истощенные за долгую зиму, звери покидали берлоги и выходили на морские побережья, где океан богато выкидывал готовую еду: мертвых китов, тюленей, морские водоросли. С десятками медвежьих шкур обычно возвращались домой охотничьи лодки. Но морской промысел был коротким. Надо было успевать „отстреляться", пока не пошла рыба и не поспела ягода. Благочинный суетился подобно полевой мыши в дни запаса. Кухонный стол был завален гильзами, порохом, жаканами, дробью...

- Лицезрите», люди! Вон он», край земли! — по-детски замахал руками Кокашкин. — Справа Мишенная сопка... - Это Петровская, — остудил его пыл учитель Косыгин. Ну, эта еще надо доказать, — обиделся добровольный путеводитель. В честь прибытия парохода с пристани ахнула пушка, атрибут больших праздников. Приход судна с продуктами и товарами раз в году праздник. Встречать „Тунгус" вывалило на пристань все население провинциального городка, а с ним припожаловали вездесущие собаки, поднявшие отчаянный лай...

Гунзи отпустил бамбуковую занавеску на окошко и прошел во вторую комнату. Здесь, на высокой подставке у самого потолка, сидел онагадори — длиннохвостый петух. Его яркие радужные перья покоились на позолоченных крючках. Онагадори подарил ему в день отплытия сегун с острова Сикоку, родины этой чудо-птицы. Когда-нибудь, разноцветными перьями онагадори Гунзи украсит свой штандарт, символ завоеванных им земель Оку Езо, земель диких варваров. За длиннохвостым петухом тщательно ухаживал слуга. После осмотра онагадори Гунзи вышел в коридор, где его с нежным мяуканьем встретила кошка...

Зелень яшмы оторвала взгляд Гунзи от агата, и перед ним простерлась морская гладь. Сладко заныло в груди.. Он, Сечу Гунзи, сын самурая, во.главе ста двадцати переселенцев, набранных из младших офицеров и матросов военного флота, отправляется на парусниках к далеким землям Эзо, чтобы стать стражем „северных дверей". Они вышли, из Токийского залива под белыми парусами, с торжественными флагами, под звуки военного марша. Многолюдная толпа восхваляла их подвиг. Губернатор Токио с толстой японской...

Лазукову разрешили жить в старом амбаре. А чтобы ревностно служил объявившемуся на острове хозяину, несколько раз прошлись по спине бамбуковой палкой и на долгую память повесили ее около дверей амбарушки. Айн приоткрыл сокровенный тайничок в поду железной бочки, заменявшей.печь, и спрятал туда камуи. Навряд ли теперь ему придется побывать на медвежьем празднике. А медведи, наверное, начинают выходить из берлоги. Вчера он смастерил из дерева фигурку медвежонка, сделал ему берлогу-тайничок и всю ночь, как ребенок, игрался...

Дьякон подвел к священнику двух его старших дочерей, семнадцатилетнюю Сашу и четырнадцатилетнюю Катю. — А мы запоздались чуточку — дамы прихорашивались. Передаю с рук на руки ваших прелестных чадушек. Пароход замедлил ход и остановился. Заскрежетала якорная цепь. На корме парусника, причалившего к правому борту парохода, с караульной охраной из четырех вооруженных солдат стоял, подбоченясь, бравый японский офицер с черными усиками. На широком поясе, слева, почти касаясь палубы, свисал длинный боевой...

После восьмидневной морской трепки пароход "Тунгус" выкарабкался из тумана на чистую гладь воды, под свод утреннего майского неба. Гулко кашляя, на палубу поднялся седенький сухонький священник, отец Иринарх. Эту ночь ему спалось очень плохо, мучил кашель, тревожили горькие думы о будущем дочерей, которых он вез на Камчатку. Третий месяц в пути, а конца дороги не видать. - Господи, слава тебе, — перекрестился священник на пылающий нимб восходящего над морем солнца. И, протянув дрожащие руки к светилу, медленно пошел к залитой солнцем В корме...