Жила-была барыня...

— Дочушка!.. — Восхищенно закричала старая няня из дальней комнаты. Старая графиня, улыбнувшись, передала кухарке острый нож, каким самолично резала на праздничный стол ветчину и, вытирая руки о белоснежный фартук, поспешила на зов. У замкнутой двери в малую гостиную стояла старушка в новом, еще ни разу не одеванном платье темно-синего цвета со стоячим воротничком и белой кружевной оторочкой по подолу. — Ах, голубушка, ну до чего ты хороша!.. — всплеснула руками графиня, любовно рассматривая няню. — И румянец тебе к лицу, и сапожки впору, я гляжу, пришлись?.. — Оленька, милая, благодарствую на добром слове, да только не про то я!...

Дрогнуло пламя в камине, обиженно звякнуло стекло в приоткрытом окне. Шевельнулась скатерть, и, подойдя к камину, граф Павел закурил трубку. — А ведь что же, маменька, — жалобно глядя на мать, произнес он. — Разве же хорошо вы поступили? Вот один ваш сын нынче возвернулся, оттого, что семейная жизнь дала трещину. Нешто вам думается, что лучше будет, ежели и второй ваш сын станет страдать, да зато возле вас находиться? — Павел! — пристукнула по столу старая няня, строго глядя на графа. — Молчи, няня! — внезапно воскликнула Ольга Семеновна, подбегая к отпрыску. — Паша, сыночек, да ничего я не хочу более, чтобы вы были счастливы!...

Гнетущая тишина повисла в столовой. Мать-графиня, сцепив руки на вздымающейся от волнения груди, так внимательно вглядывалась в языки пламени, будто чаяла прочесть там тайны грядущего. Граф Павел, нарочно уронивши трубку на ковер, скрылся под складками скатерти. Няня мадам Ирины, напустивши на себя озабоченный вид, мягко взяла за руки детей и, зашептав им, что пора умываться да отходить ко сну, с облегчением скрылась за дверью вместе с воспитанниками. Граф Петр шелестел страницами нот, не отрывая от них взора ни на миг. Только старушка-няня казалась покойной. Закончив свое объяснение, она, как...

— Изволите ли видеть, — ломая пальцы, несчастная свекровь заходила по просторной столовой. — Вы же знаете, милая моя, что у меня есть двое сыновей? — Слыхала, — кивнула головой молодая, залпом отправляя в рот содержимое своего бокала и морщась. — Экая же кислятина!.. — Ах, душа моя, не сбивайте же меня! — воскликнула графиня, обмахиваясь тончайшим батистовым платком. — Так вот — позвольте вам представить моего старшего сына Петра. Он приехал к нам нынче и задержится на некоторое время. Понимаете, иногда случаются разногласия в семейной жизни, и, невзирая на обеты, данные Богу... — Ясно, — неодобрительно посмотрела на Петра молодая графиня...

Свет лампы, стоявшей на прикроватном столике, явил первым делом потрясенному взору барыни большой чемодан, прислоненный к стене. На стульях, на дверцах шифоньера, даже на спинке кровати была развешана чья-то чужая одежда. На письменном столе возвышались несколько связанных меж собою книг, в кресле сиротливо покоилась мужская черная шляпа с узкими полями. Вещей самой графини в спальне не наблюдалось. Зато в двух шагах от Ирины, растворяясь в темноте коридора, выглядывал из угла знакомый кованый сундук. Из-под небрежно закрытой крышки торчали красный рукав знаменитого свадебного платья графини и облезлое перо, некогда украшавшее ее самодельную шляпку...

Уже окончательно стемнело, когда скрипучая повозка, крытая залатанным в нескольких местах брезентом, медленно вкатилась на барский двор. Хлюпая сапогами по грязи, кучер Кузьма привязал вымокших под дождем коней под навесом конюшни и протянул молодой барыньке руку, помогая выйти из экипажа. Молодая была насуплена и глядела исподлобья. День ее — увы!.. — не задался с самого утра. Модистка посмела пришить к заказанному наряду атласные ленты, вместо шелковых, а по корсажу пустила вышивку бисером вместо запрошенных французских кружев. Что было с того, что выдумки портнихи изрядно сэкономили графский бюджет!...

— Оленька! — с укоризной молвила няня, глядя на графиню. Обычно бледное ее лицо было подернуто горячечным румянцем, глаза горели, тонкие длинные пальцы бессмысленно перебирали тонкий батист носового платка. — Напужала же ты меня, доченька. Я уж, старая, решила — мол, помер кто. А тут такая радость. Что же ты, милушка?.. Ведь двое сынов-то у тебя. Вот и второй ворочается. А что жизнь его семейная не сложилась — что же, на все воля Божья. Да ведь не старый он еще. Поди, сыщет и иную жену; мало ли девиц в округе!.. Али ты за Рябиновку растревожилась? Да и было бы, об чем, свет мой. Ведь не поместье было, а одно наказанье; вспомни-ка — да без конца да края там беда лихо погоняла...

За окнами перовской усадьбы уже неделю серой пеленой висел мелкий колкий дождь. Уныло застыли в свинцовой мгле стройные белоствольные березы, казавшиеся нарисованными акварелью на мокром листе бумаги. Подходил к концу октябрь; сырость, порывы холодного ветра, сизые туманы сделались непременными спутниками каждого промозглого дня. Вполголоса напевая нехитрую песенку, старушка-няня неспешно складывала в две стопочки постиранные детские одежки. Любовно расправляла она кружева на платьицах своей любимицы Владушки и аккуратно вешала на деревянные вешалки матросский костюмчик и коротенькие штанишки четырехлетнего озорника Елизара, отрады сердца старой графини...

Ох, и долгонько добиралось до поместья Худяковского пианино, предназначенное в приданое мадам Ирине!.. Ох, и труден же был его путь! Вначале, вытаскивая инструмент из узкого дверного проема, нанятые специально мужики сломали дверную раму. Осерчав, Всеволод Семенович приказал оставить пианино в покое и ремонтировать дверь, ибо уже настали холода, и жить без двери представлялось ему невозможным. Уже стемнело, когда мужики, сопя от натуги, с горем пополам погрузили инструмент на повозку, запряженную тремя почтовыми лошадьми и тронулись в путь. Отъехав от имения Федотовых на версту, мужики порешили...

"Здравствуй, милая доченька Иринушка!" - значилось в первых строках послания, писанного почерком любезной матушки. - "Как поживаешь ты, дитя мое, у чужих людей? Не обижает ли тебя муж? Не злобится ли свекровь? Ты, дитятко, плохого отношения не терпи! Надобно, чтобы все понимали: ты - особа единственная в своем роде, никогда более таких не было, нет и не будет. Помни, и всем остальным донеси, что с тобою нельзя, как с обычною женою и невесткою: ты совсем особая, и не такая, как все! Не забывай же, что Бог тебя наградил великими талантами, а также, среди прочего, добрым нравом, благостным характером и неземною красотою...

Молодая графиня Худякова скучала. Муж ее, граф, сразу после завтрака отправлялся в город улаживать какие-то непонятные дела. Девок, портреты которых так любила писать Ирина, не было: до села Худяковского оказалось не меньше двух верст. Впрочем, имелись горничные, но им, вероятно, кто-то успел рассказать, чем увлекается молодая барынька, потому они обходили новую хозяйку по большой дуге. Свекровь никогда не сидела на месте: вот, кажется, только что слышали ее голос на кухне - а она уж на дворе, бранит кучера, что успел с самого утра приложиться к бутыли самогона. Минуту назад видели графиню в кладовой - а она уже в кабинете ведет расчеты с арендатором...

Жена купца третьей гильдии Мария Игнатьевна Федотова в последнее время чувствовала себя превосходно. Впрочем, было, отчего: единственная ненаглядная дочь была удачно выдана замуж. Это обстоятельство всякий раз, когда купчиха о нем вспоминала, рождало в ее сердце самые теплые чувства и желание немедленно выпить за счастье молодых. Приказав подавать поднос, заставленный разнообразными настойками и бутылками с любимой монополькой, барыня удобно устраивалась за круглым столиком в гостиной и предавалась самым приятным размышлениям. Так, мнилась ей давно уже затеянная поездка за границу вдвоем с милым купцом Всеволодом, Севушкой...