Николай Жалненков

Ночь. В палате уже посапывают, хотя до отбоя рано. Книжку читать – глазу нагрузка, самому спать неохота – я вышел прогуляться по длинному больничному по коридору. Хожу украдкой, даже тапочками стараюсь не шаркать. Потому, что тишина вокруг: в палатах ни звука, слышно, как на посту секундная стрелка настенных часов шепчет. И тут вспомнил, что сегодня дежурит родня – мой брат по бабушке. Беспокоить его без повода никогда не решался. Но – тишина же – постучался в ординаторскую. Сидит, пишет. «Оперу пишешь?» - шучу. «Да вот, такая у нас особенность работы: пять минут работаешь – потом полчаса писанины»...

Осень...

- Па-ап… - Чего, доченька? - Ты только не волнуйся… - Уже! Знакомый дебют! Полузакрытый, закрытый даже. Выкладывай, куда бежать на этот раз! - Правда, не волнуйся. У нас на работе девушка новая: месяц, как работает. У нее такой замечательный характер, мы так с ней сдружились. У меня в жизни таких подруг не было! - Постой! Месяц, говоришь? Что-то маловато для крепкой дружбы. И не пойму, куда гнешь. Пригласить к нам в гости хочешь – зови, нам с мамой твоей не жалко, ты знаешь! - Там другое немного...

Тот конец августа 1961 года был теплым, солнечным и с предвкушением новой жизни: я готовился стать первоклассником. Помню новенькую форму на себя: строгую, жестковатую. Портфель ещё и большую красивую коробку со школьными принадлежностями – какой-то готовый набор из магазина. Пенал, лаком пахнущий, пишущая ручка с перьями «звёздочка», цветные карандаши… радость неимоверная была, когда перебирал всё это. А пока бегал по улице, купая босые ноги в тёплой пыли. Мимо дома проходили знакомые ребята – Федор и Мишка: - Пойдем с нами! Мы на речку идём всем пионерским отрядом, с нами вожатый...

Я – очевидец Корпуса завода были эдаким огромным монолитом. Посреди чистого поля построили впечатляющих размеров параллелепипед под единой крышей. Крыша, когда на неё заберешься, сама казалась бескрайним чёрным полем с аккуратными рядами надстроек-фрамуг, своими остекленными боками похожих на теплицы. Дорожки рубероида уходили вдаль и были щедро залиты битумом – все это добротно, солидно и многослойно. Что и сыграло тогда роль в развитии пoжapа. Да еще ветер, который, на беду, дул в этот день в направлении не как привычно - и этим помогал огню резвиться на массиве крыши...

Внимание! В статье идёт речь о напитках, употребление которых может быть вредно для здоровья! Ох, уж эти мелочи! (Предисловие). Знакомый жаловался как-то. Врач ему сказала, что по каротину его организм стосковался. Надо решить эту проблему. А лучший способ решения – есть морковку. И подсказала как бы между делом: натри, мол, на тёрке, помешай со сметанкой… «А чего обязательно на тёрке-то? Молодой же, зубы здоровые и крепкие – медный провод ноль пять запросто перекусывал. Я и так могу. И пошло морковное лечение...

С Парвизом мы и работали вместе, и дружили: он приходил к нам домой и очень нравился моим детям. Как возьмется с ними озорничать, да еще подкинет на руках и посадит аж на платяной шкаф. Сын заливается смехом от восторга, я ахаю – страшновато глядеть на такие игры. И еще он пугал стуком в дверь. Квартиру мы только получили, была она большая, пустая и гулкая. Как начнёт грохотать кулаком с лестничной площадки – вздрагиваешь. Поворчал я на это, а он: - А ты дверной звонок купи! Да, звонок нужен, только… простые – они пронзительные же! Хуже стука по мозгам бьют...

Надежда Ивановна – мастер одного из участков сборочного цеха на заводе. Спокойная она и рассудительная – с такими легко общаться, находить общий язык. Ещё, помню, приятно удивило её внимание к чужим проблемам. Тогда я только входил в роль начальника цеха, вёл обычное утреннее совещание. Надежда Ивановна среди цифр вдруг сказала, что одной из намотчиц нет. Участок тот сплошь женский, и больничные были обычным делом. Я так и предположил, но услышал вдруг: - Нет, там другое. Там неблагополучно. Я, честно говоря, сразу и не сообразил, о чем речь...

В моем детском лексиконе рыбка хамса была гамзой – так её называла бабушка. Целая плита этой рыбы регулярно появлялась на прилавке нашего сельского магазина рядом с весами: удобнее продавщице - каждый раз не бегать за ней в подсобку. Была она копчено-вяленая и интересного золотистого-чёрного цвета, брали её, как я понял, для домашних животных. Дома вoнь от этой рыбы разносилась специфическая, когда «гамзу» запаривали для поросят. Только несколько раз я видел, как её ели люди. Это когда мужики брали...

Кошка к нам приблудилась. Её не первый год замечали, как она вокруг нашего двора всё ближе круги нарезала. Но тогда жив был наш кот, поэтому всё казалось естественным. И вот кота нет – а кошка маячит! И всё ближе к нашему дому у неё прогулки: по двору прохаживается, на сеновал её следы по первой пороше – дело-то к зиме. Кто первый еду вынес: я или жена – уже не помним. Из жалости, конечно. Домой мы её вводить не собирались категорически. Потому что эта дама скомпрометировала себя навсегда. Летом у нас все двери открыты...

Фёдор Иванович, отучившись в Рязанском пехотном училище, закончил Великую Отечественную войну капитаном. О том, как он спас бойца, бросившего гранату себе под ноги, я узнал не от него. О наградах, а они были: орден Отечественной войны II степени, медаль «За боевые заслуги», орден Красной Звезды, медаль «За освобождение Варшавы» - он тоже никак не упоминал. И про ранения – опять же ни слова! Уже удивлялся и писал об этом: о том, что фронтовики рассказывали о чём угодно, только не о жуткой сути войны...

«Два переезда – один пожар» - так говорят. А у тёти Сони один переезд - как два пожара в душе бушевали. Столько лет жить в южной республике и вдруг стать там чужой, ненужной - обидно! И жалко до смерти бросать свое уютное гнёздышко – городскую квартиру, всё нажитое, ехать неизвестно куда… Однако пришлось. И вот она - рязанская глубинка. Моя мама двадцать семь «объектов» насчитала в десятке деревень, подбирая тёте Соне новое жильё. Не из-за того, что капризная: ошарашенной ходила гостья, оглядывая дома...