На краю Мещеры

За соседним бугром, в уреме, под крутым овражистым склоном сторожат тишину кряжистые дубы да дымчато-сизые осины. Там – древняя чащоба. А ближе к селу сбегает в лощину светлый, вперемежку с орешником березняк, имя ему – Подстар: под старым чертоломом выросший лес. Долгое время мне казалось, что случилось это недавно. По рассказам жены, когда девчонкой приезжала она на каникулы к деду, березки были совсем тонкими, им, ребятне, подстать. Да и сейчас еще нет там старых, подточенных гнилью деревьев...

Все лето ремонтировали баню. И вдруг прошелестел слушок: к этой пятнице веники готовить. По пятницам здесь мужской день. По субботам, как везде в деревнях заведено, - женский. Даже в городе, при ванне, тело тоскует без жгучего, до костей пробирающего духа парной. Ну, а на селе без бани – и вовсе маета несусветная. Банщик Виктор в нарядной рубахе, одетой по случаю премьеры, так и лучится улыбкой. Новые лавки сияют свежевыструганной желтизной. Аккуратной горкой сложены шайки. А над всем этим – стойкий древесный дух, побратавшийся с запахом березовых листьев...

Кладу из кирпича стену дома и нет-нет да поглядываю, как идут дела у соседа. За травянистой стежкой-дорожкой еще прошлым летом вырос особняк с мезонином. А сейчас Алексей Константинович наводит лоск на стены его. По советам врачей, которые оперировали недавно его легкие, следовало бы соседу сидеть с книжкой в руках в тени сада и не утруждать себя никакой работой. Да разве такой человек, как Константиныч, усидит без дела! Едва окрепли руки, взялся за мастерок. Сегодня сосед штукатурит кладку, а затем разлиновывает ее бороздами...

Из всесоюзного научно-исследовательского института картофельного хозяйства в Коренево я возвращался в Москву под вечер. Рейсовый автобус не пришел, и мы вместе с попутчиком, энергичным мужчиной лет сорока, отправились пешком в сторону железной дороги. Из разговора выяснилось, что он занимается селекцией картофеля. - Знакомо ли Вам имя «короля картошки» Николая Яковлевича Никитинского? – спросил я. - Не слышал о таком. - А о Грачеве старшем, создавшем более ста сортов картофеля? Спутник задумчиво пожал плечами...

Как вязко сидит в нас инерция взгляда. Уж сколько раз за последние годы проходил мимо пустующего здания барской усадьбы, и все казалось обыденным: заросшие одуванчиком ступени парадного входа, облупившаяся колоннада, заколоченные досками провалы окон… Седая безнадзорная старина, ей ли удивить кого-либо в российской глубинке. И все же, помнится, впервые увидев запущенный дом, отметил с горечью: неужто никому не нужны эти каменные хоромы, великолепие которых не в силах заглушить даже долгое небреженье...

В конце мая, когда отцветали повсюду вишневые сады, по деревням и селам севернее Рязани проехали на телеге двое монахов, облаченных в темные рясы. Останавливаясь возле изб набожных старушек, они смиренно просили показать иконы, древние книги и, по возможности, даровать их мужскому Свято Иоанно - Богословскому монастырю. Все верующие в округе знали, сколь тяжкая судьбина выпала этой вставшей из забвения монашеской обители, и потому жертвовали фамильные ценности, не скупясь. Принимали монахи не все подряд, а с разбором...

Дафнис и Хлоя, Тристан и Изольда, Фархад и Ширин, Ромео и Джульетта… Эти романтические истории о любви, перешагнувшие века и континенты, на слуху у каждого книгочея. А кто на Руси открывает подобный список? «Повесть о Петре и Февронии» написана безвестным автором в ХVI веке. Это классика древнерусской литературы, первая наша светская повесть. Но многие ли знают о ней, хотя бы понаслышке?.. Увы, увы… А между тем, история любви Петра и его суженой – благодатнейшая сценарная основа для фильма, лишь отчасти воплощенная в либретто оперы-легенды «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии»...

Давно собирался завернуть в Окоемово, уж очень полнозвучное, ласковое для слуха название. Сама деревенька лежит в стороне от тракта на Новоселки, с большака не видна, на туристских схемах не обозначена. Вроде ее и вовсе на свете нет, хоть была когда-то селом. Лишь для тех, кто проплывает мимо Окой, приметны на крутояре конопушки деревянных домишек. Возвращался из Новоселок от приятеля и завернул в деревеньку к вящему любопытству здешних старушек: кто таков, почему ничей порог не переступил, а торчит как пень на юру, высматривая окрест невесть что...

Пошел по воду, и присох на бугре. Мерная перекличка колоколов доносилась с верховьев Оки, от Пощупово, где более полувека молчала звонница Свято-Иоанно-Богословского монастыря. Звук катился в дремотном воздухе упруго, почти осязаемо. Смутный сонм воспоминаний колыхнулся во мне и затих, внемля благовесту. Кто позвал меня издалека, куда?.. Поколение мое выросло без церкви, без веры во всемогущество Бога. Иную веру пытались привить нам, чтобы заполнить непредсказуемый духовный вакуум – веру в грядущее всеобщее счастье...

От нашего дома в Константиново ведут несколько дорог, но мы предпочитали самую нехоженую из них. Припорошенными пылью проселками, луговыми, едва приметными стежками, обычно спозаранку, отправлялись мы, отпускники, втроем, всей семьей на поклон к земле, вскормившей Сергея Есенина. А в этот раз, когда гостил у нас школьный приятель сына, договорились избрать иной, кратчайший маршрут. Утром вдоль обочин искристо сверкали росы, обещая ясную устойчивую погоду. Лесная, обметанная белой кипенью лабазника тропа вывела нас к тихой деревеньке Кривоносово...

Копаю картошку, и время от времени даю отдых глазам вглядываться в разворошенную лопатой землю. Разгибаюсь, гляжу окрест, и не могу наглядеться уже который год. Дивная ширь распахнуто лежит на три стороны, и через всю эту необъятность, то исчезая за излучинами, то взблескивая дугами дальних плесов, течет Ока. Повернешься налево – за развалом холмов, по которым рассыпалось стадо, за позолоченными осенью перелесками вознесся к небу, как перст, ажурный остов Пощуповской колокольни. Посмотришь прямо...

СВОЙ, РУБЛЕНЫЙ, У РЕКИ… Помнится, мы вовсе не собирались покупать этот дом. Всю долгую зиму договаривались, какую снимем дачу, снимем непременно, потому что в двухкомнатной квартире на бывшей Третьей Мещанской, нас жило шестеро, и хоть дубовые подпорки надежно страховали потолок кухни от нового падения, все же неуютно было ходить мимо этих колонн. Дом обещали капитально отремонтировать еще в 1914 году, да все оказывалось недосуг… Впрочем, вполне возможно, что разговоры о даче стали навязчивыми...