О свободе и шансоне

Инструкция, как в советской армии под носом у политруков слушали то, за что на гражданке могли и по губам получить. Речь не про похабные частушки — про настоящую музыку: Высоцкого, Галича, Аркадия Северного. Эти кассеты ценились выше пайка, а за их хранение могли и на губу загреметь. Но мы, солдаты, были хитрее… Пункт первый: «Дембельский запас» У каждого второго старослужащего в тумбочке лежала кассета с похабным романсом или блатной балладой. Добывали их тремя путями: Важно: Кассеты прятали в гильзах от снарядов, под подкладкой шапки-ушанки или в кармане противогаза...

Будет разговор про мужика, которого одни обожествляют, другие хают, а правду похоронили вместе с ним. Михаил Круг… Наш, из Твери. Человек, чьи песни орали из каждого «БМВ» с тонированными стёклами. Одни говорят: «Вор в законе!», другие — «Поэт!». А я, как человек, который в те годы фуры гонял и с бандитами чай пил, скажу так: правда где-то посередине. Давай размотаем клубок, как старую магнитофонную плёнку. По факту: Родился Миша Воробьёв (это его настоящая фамилия) в Твери. Родители — инженеры, не бандиты...

Всем ушедшим моим друзьям Будет разговор о том, о чём не пишут в учебниках литературы. Смерть... Нет, не та, что в стихах с золотыми обрезами и ангелами. А та, что пахнет дешёвым табаком, дезинфекцией больниц и тюремными парашами. Шансонеры пишут о ней так, будто сами стоят на краю могилы, а не сочиняют метафоры в уютных кабинетах. Почему их «Последняя просьба» бьёт в печёнку сильнее, чем строчки Есенина или Бродского? Давай разберёмся, как говорится, «по понятиям». Поэты же чаще прячут смерть за красивостями...

В 60-е годы в СССР царил парадокс: с одной стороны — Гагарин в космосе, с другой — КГБ в каждом подъезде. И если открытую критику партии давили быстро, то песни под гитару были как вирус: их нельзя было остановить. Магнитофоны «Яуза» копировали запрещённые записи быстрее, чем цензура успевала их запретить. КГБ называло это «идеологической диверсией». За хранение кассет с Высоцким могли выгнать с работы, за исполнение песен Галича — посадить. Но люди рисковали. Почему? Да потому что эти строки били в самое нутро...

Налей-ка себе стаканчик покрепче — щас будут байки, от которых даже у таможенников мурашки побегут. 90-е… Эх, время было — не то что нынешнее. Тогда и трава зеленее, и водка ядрёнее, и Высоцкий в кассетниках орал так, будто сам сидел рядом в кабине «КАМАЗа». А я возил «левые» грузы: от сигарет до ящиков с «Сникерсом», который тогда был дороже золота. И всё под звуки «Коней привередливых». Как выжил? Да чёрт его знает. Началось всё с армии. Серьёзно. В 86-м дембельнулся я из артиллерии — сержантом, с медалью «За отличие» и умением спать на ходу...

Иногда включаю я свои кассеты со шансоном, слушаю — и хоть плачь. Все эти песни про расставания, слезы да тюремные письма. Ни одной про то, как муж с женой сорок лет картошку на даче сажают или внуков на качелях качают. Нет, только «прощай, любимая», да «ах, обманула, сука». Сижу я как-то в гараре, чиню «ласточку», и думаю: а почему так? Почему в шансоне счастливых браков не бывает? Может, певцы все холостяки? Или жизнь у них такая? Давай разберемся, пока моя жена пироги печет. А то она, как прочтет, опять скажет: «Ты бы лучше мусор вынес, чем ерунду писать!»...

Слушай, брат, налей себе кружку чая покрепче — сейчас будет история про мужика, который из нью-йоркских подвалов орал так, будто сидел с нами у гаража в Ростове. Вилли Токарев… Нет, не «Вилли» по-западному, а наш, кровный — Вилен Иванович. Человек, который сделал из эмиграции не побег, а песню. Ту самую, что в 90-е крутили в каждой второй «Волге» между рынком и разбитой надеждой. Как слесарь из Магадана стал голосом всех, кто мечтал о «той жизни» за океаном? Запоминай, но факты проверь — я ж не спирт, чтобы врать...

Присядьте, друзья, на старый чемодан с кассетами — сейчас расскажу историю, от которой даже у КГБ мурашки бегали. Аркадий Северный — не просто певец, а призрак советской эпохи. Человек, чей голос звучал из каждого третьего «яуза-магнитофона», но чьё лицо мало кто видел. Как инженер-экономист из Иваново стал королём блатной песни? Запрягайте гитары, поехали! Аркадий Звездин родился 12 марта 1939 года в Иваново — городе ткачей и революционных традиций. Отец — железнодорожный начальник, мать — рентгенолог...

Это было в 1998 году. Уже несколько лет я крутился по жизни по-своему: то торговал на рынке, то чинил машины в гараже, то выезжал в дальнобой. Моя жизнь напоминала извилистую дорогу с ямами и ухабами, где ровных участков было единичное число. Да, у всех так было. Но именно в тот год, когда казалось, что хуже уже некуда, я впервые услышал Михаила Круга – и это открытие стало для меня настоящим откровением. На юге у нас тогда был один рынок, где можно было купить буквально всё: от гвоздей до кассет с музыкой...

Представьте: 1998 год, раннее утро на рынке. Морозный воздух, запах жареных семечек и дым от палаток. Из динамиков старенького магнитофона хрипло льется: «Владимирский централ, ветер северный..»Продавцы в застиранных куртках подпевают, переминаясь с ноги на ногу. Кто-то из покупателей, бросив мешок картошки, вдруг замирает — песня бьет в самое нутро. Знакомо? Тогда вы понимаете, почему шансон стал не просто музыкой, а голосом целого поколения.   Шансон 90-х вырос не на пустом месте. Его корни — в «блатной песне», которая звучала еще в царских острогах и сталинских лагерях...

Приветствую вас, дорогие читатели! Если вы открыли эту статью, значит, вам интересен шансон, а может, вы просто случайно наткнулись на мой блог. В любом случае, я рад, что вы здесь. Меня зовут… ну, пусть я пока останусь для вас анонимным. Просто знайте, что я — такой же, как и многие из вас: человек, который прошел через лихие 90-е, выживал, как мог, крутился, вертелся, строил бизнес, торговал на рынке, а потом много лет колесил по дорогам нашей необъятной страны за рулем фуры. Сейчас я на пенсии,...