Поговорим по душам

Валера никогда не воровал. Он «оптимизировал». Когда жена Люда в очередной раз вздохнула над квитанцией за горячую воду, он положил ей руку на плечо и произнёс с видом генерала перед решающей битвой: — Если мы хотим к лету обновить машину, придётся включить режим жёсткой, но умной экономии. Люда посмотрела на мужа с обожанием. Ей нравилось, как он умел всё разложить по полочкам. В их семье Валера был головой, а она — верной шеей, которая поворачивала эту голову в сторону бесплатных ресурсов. — А с чего начнём? — спросила она, уже предвкушая...

Лена смотрела на экран телефона и чувствовала, как немеют пальцы. В банковском приложении мужа, в разделе «Кредиты», горел красный кружок: «Задолженность 320 000 руб.» Ещё вчера там было пусто. Ещё вчера она думала, что победила. А началось всё месяц назад — с зубов свекрови. Валера влетел в квартиру так, будто за ним гнались коллекторы. Хлопнул дверью, сбросил ботинки, едва не сбив с тумбочки вазу с сухим камышом, и с порога заявил: — Ты, Лена, сухарь. У тебя вместо сердца — калькулятор. Лена сидела за кухонным столом над ворохом квитанций...

Она подписала — и в ту же секунду поняла, что проиграла. Ручка ещё лежала в пальцах, а Сергей уже прятал бумагу в кожаную папку — бережно, как подарок. На его лице сияла улыбка человека, закрывшего выгодную сделку. И вот тут Елену накрыло: это же она. Она — та самая сделка. Три месяца назад всё было иначе. *** Тот вечер был самым обычным. Елена гладила бельё под сериал, где все любили друг друга до гроба. Сергей пришёл с работы вовремя. Поужинал. Похвалил котлеты. А потом встал посреди кухни, вытирая рот салфеткой, и сказал: — Лен, я ухожу...

Олег замер на пороге кухни. Две женщины смотрели на него — жена и мать. И в глазах обеих читалось одно: выбирай. Он не знал, что через несколько часов потеряет одну из них навсегда. Утро того дня начиналось обычно. Марина гремела посудой, Анна Ивановна смотрела телевизор в своей комнате. Олег допивал кофе, торопясь на работу. А ведь год назад всё казалось таким правильным. — Конечно, забирай маму! — сказала тогда Марина. — Что она там одна в деревне? И нам помощь, и ей не скучно. Анна Ивановна переехала в их просторную трёхкомнатную квартиру...

Паштет исчез. Дорогой, с трюфелями, который Елена берегла для завтрашнего визита подруги. Она стояла перед открытым холодильником и смотрела на пустую полку так, словно надеялась вернуть пропажу силой взгляда. Рядом сиротливо белела маслёнка с прилипшими крошками, а засохший кусок сыра хранил на себе следы чьих-то зубов — его явно грызли прямо от куска, не утруждая себя нарезкой. — Ну, здравствуй, новая жизнь, — пробормотала Елена, захлопывая дверцу. Она жила одна уже пять лет, и её быт был отлажен, как швейцарские часы...

Двадцать лет она собирала ему бутерброды. Двадцать лет гладила рубашки. А потом просто ушла из дома в субботу утром — и не оставила даже записки. У Марины с Виталиком всё было как на открытке. Ипотека выплачена, дети выросли — сын в армии, дочь в институте. Даже кот Василий кастрирован и спокоен, как удав после сытного обеда. Смотришь со стороны — образцовая семья. Только внутри этой семьи действовал негласный договор. Пакт о ненападении, написанный мелким шрифтом. Виталик работал начальником транспортного цеха...

Когда свекровь сказала «Если с мамой что случится — ты себе не простишь», Лена поняла: или она сейчас уедет в Египет одна, или через год они разведутся. Третьего не дано. А начиналось всё так радостно. Леночка влетела в квартиру, будто за ней гналась стая бродячих собак. Дверь хлопнула, пакеты с продуктами плюхнулись на пол, а сама она, даже не разувшись, помчалась на кухню, где Сергей меланхолично жевал бутерброд с колбасой. — Серёжа, сядь, если стоишь! А, ты сидишь — тогда держись за стул! — выпалила она, размахивая перед его носом цветным конвертом...

Ключи ударились о тумбочку — привычный вечерний звук. А вот то, что донеслось из комнаты, привычным не было. — Вот твой ужин, разогревай сам, я устала, — сказала Лена в пустоту коридора. Вместо бурчания из гостиной — странное шуршание. Лена замерла, прислушиваясь. Потом медленно прошла вперёд. Валера стоял посреди комнаты в расстёгнутой куртке. Вокруг него громоздились чемоданы. Те самые, дорогие, кожаные — она подарила их на его пятидесятилетие, откладывая с премий полгода. — А я как раз ухожу! — бодро заявил муж, застёгивая молнию...

Три года я ненавидела отца. Считала его жадным, чёрствым скрягой. Однажды даже пожелала ему смерти. А он всё это время умирал. По-настоящему. — Ты цифры вообще видела? — Геннадий отложил листок с расчётами. — Это смета на свадьбу или на запуск ракеты? Восемьсот тысяч, Полина! Полина сидела напротив, прямая, как струна. Она готовилась к этому разговору неделю. Репетировала перед зеркалом, подбирала аргументы, даже фотографии в телефоне сохранила — красивые, с пионами и аркой из живых цветов. А он даже не дослушал про фотографа...

Двести тысяч. Три года. Каждая копейка — отложенная боль в коленях. Анна Викторовна полезла в шкатулку не за деньгами. Ей понадобилась запасная пуговица для пальто — та, старая, ещё с советских времён, перламутровая, что лежала на самом дне в маленьком пакетике. Она отодвинула стопку накрахмаленных простыней, привычным движением потянула на себя лакированную крышку и замерла. Пуговица была на месте. А вот плотного, перетянутого банковской резинкой конверта с надписью «На колени» не было. Анна моргнула...

Мать ещё не договорила, а Маша уже знала: сейчас начнётся. И началось. — Ну ты подумай, а? Квартиру — Петьке! — Галина Викторовна металась по кухне, хватаясь то за полотенце, то за чашку, но тут же откладывала их, не зная куда деть руки. — А Костику? Дачу! Старый дом этот в Бережках, где из удобств только колодец да яблони! За столом сидели сами «пострадавшие». Костя, средний, смотрел с таким лицом, будто только что проглотил лимон вместе с кожурой. Он был в хорошем костюме — приехал прямо с совещания,...

Десять лет она боялась синих чашек больше, чем проверки на работе. Не сразу, конечно. Сначала был обычный свадебный подарок. Галина Петровна внесла его в зал торжеств так, будто не коробку несла, а судьбу молодожёнов. На вытянутых руках, серьёзная, как на собрании. Лена тогда ещё девчонкой казалась, хотя двадцать шесть уже. На каблуках, в новом платье. Волнуется, свекровь впервые в этом статусе видит, а та ей сразу: — Осторожно, не урони. Здесь фарфор, не ширпотреб. Коробка тяжёлая, длинная, с золотыми завитушками...