Лили Марлен

В бывшей прабабушкиной гостиной - старая плетёная мебель. Под тиснёной бархатной вишнёвого цвета скатертью - столик красного дерева со странными, чересчур большими бронзовыми львиными ногами на полированной каменной подставке. Розовато-серая яшмовая ваза с букетиком из засушенных роз и пушистых, когда-то белых, а теперь пожелтевших страусиных перьев. На стенах - дагерротипы в деревянных рамках. Какие-то чопорные дамы, девушки в шляпках и гимназической форме, молодые офицеры с саблями, в сверкающих сапогах...

Наши звери фотографироваться не любят. Получить пусть не очень хорошую, но хотя бы более-менее приличную фотографию, - это целый квест. Вначале долго не можешь уговорить зверушку присесть, прилечь или хотя бы остановиться. На минутку. Но не в темноте под ёлкой и не за диваном. И не в колючих кустах. И не на фоне компостной кучи или тележки, заполненной сорняками. Ещё хорошо бы остановиться и принять фотогеничную позу до, а не после купания в грязной луже за забором. И до заплыва в пруду среди...

Арнольд Фибигер стоит в детской. Наверное, правильнее было бы поместить его в гостиной? Но так уж, видно, сложилось: инструмент всегда находился в детской, и трогать желтовато-костяные и тусклые чёрные клавиши, с задумчивым видом прислушиваясь к медленно затухающему тону, всегда дозволялось каждому - с той поры, как он только мог дотянуться. Два витиеватых подсвечника, готическая надпись по-немецки, тусклый блеск деки и крышки, потёртые педали, благородный строгий звук... Арнольд Фибигер гораздо старше меня...

Ночью кошка почему-то начинает громко топать по ковру. А фикус - ронять шелестящие листья. Могу поклясться, что ночью молчаливые электронные часы с большими зелёными цифрами начинают тикать... - сволочи! Я вижу, как по потолку ползают неприкаянные тени, и как люстра медленно шевелит большими лапами, словно старая ель. Поскрипывает мебель, тихонько шепчутся книги - и безделушки что-то почти неслышно, но бурно, выясняют у себя в нише. Ночью живут они, а мы должны уснуть: затихнуть и не мешать, как они не мешали нам днём...

Путешественник возвратился в дом, мир, как книжицу, пролистав. И вернул ей жизнь, как забытый сон – предварительно отобрав. От волос её веет ладаном, столько лет прошло – всё прошло. Почки лопались, листья падали, и снега стучали в стекло. Он явился. От солнца бронзовый. Не стряхнув приключений прах. И чужих духов запах розовый кое-как отстирав с рубах. Он вернулся всезнайкой-странником в дом, где властвует тишина. Где крыльцо заплело кустарником. Где, старея, ждала она...