100 Рожева

Мой Набоков Перефразируя Нашего Всего, «Румяный критик мой, нахлебник толстопузый, подвержен тезисам, недаром из Союза». По его мнению, тезисов литература заслуживает трёх: Литература как секс, писатели — любовники. Чаще случайные, когда и камасутра на последней схеме и тайны исповеданы, нозевоту побеждает досада на убиенное время и пустоту под обложкой… Литература как школа, а писатели — учителя. Чаще посредственные, что пересказывают учебник и требуют уважения за напрасный труд. ​Литература – разговор по душам...

Сосед сверху спит в железных доспехах. Это слышно по звуку, с которым он падает с кровати.Пробудившись, он по-пластунски ползёт по длинной диагонали в угол за костылями. Осваивает их, стуча твердым тупым предметом, видимо, головой, в обе стены. Это непросто. Но он справляется. Подтаскивая ногу, ковыляет к унитазу, куда выдает напор мочи силой в восемь атмосфер. Такой напор сносит его самого с ног. Он падает. На карачках переползает в ванну, зацепившись костылем за полотенцесушитель. Железный доспех откатывается в кухню, кувыркаясь по каменному полу...

Гудящая пробка и бегущая толпа вызывают у Артёма восторг. Он всегда мечтал быть в гуще событий, и вот, он – стажёр телеканала, делает свою первую самостоятельную передачу! В центре Москвы! На собственную тему! Тема – «сбыча мечт» как иронично принято её называть. Ирония от растерянности, уверен Артём. Никто ведь не понимает, почему люди мечтают стать президентами и космонавтами, а становятся менеджерами и водителями. Почему кто-то осуществляет свою мечту, а кто-то нет. Что мешает? Обстоятельства?...

«Просыпаюсь в семь часов, пью кофей и лежу до трех часов. Недавно расписался, и уже написал пропасть. В три часа сажусь верхом, в пять в ванну и потом обедаю картофелем да грешневой кашей. До девяти часов — читаю. Вот тебе мой день, и всё на одно лицо». «Лежу до трех часов» - это обо мне!Единственное упоминание, но я горжусь им, как не гордились все его женщины всеми посвящёнными им стихами! Да, Керн он посвятил: «Я помню чудное мгновенье…» Но о ней же писал Вяземскому: «Вчера с божьей помощью уёб Керн». Я чуть не развалилась от смеха! В этом он весь…Живой! Непостижимый! Гениальный! Люди любят распять гениальность на кресте своих гнилых представлений...

Цвет педикюра соответствует ее утреннему настроению - страсть, но буржуазная, немного крови, но венозной, не артериальной. Этот оттенок сдержанного пурпура встречается у Босха и Дали. У гениев обостренный цветовой «слух». Цвет - это формат эмоций, партитура, если угодно. «Если угодно» звучит в её голове с интонацией одного знакомого нищего художника, записавшего себя в таланты и, видимо, на этом основании вступающего с ней в бессмысленные экзистенциальные споры. Забавным оборотом «если угодно» он пытался придать весомости себе и аргументам, при этом так беспомощно вскидывал немытую голову, что лишь перекрасил в свою интонацию старый оборот речи...

На третий день павлины ему наскучили. Зверушка без названия хрюкала и тянула к ним, но он не шёл, уже знал, что будет: распустят хвосты и станут кругом, покачивая перьями на попах. Красиво, да. Но как же быстро надоело! Сегодня ему захотелось подумать об этом. Он спустится к ручью и будет извлекать из себя мысли, как тянет паук свои нити или как роняет лист после дождя каплю за каплей в ручей… Ручей один и тот же, но разный каждый миг – поэтому не приедается! Эта догадка обожгла словно нагретый солнцем камень, и он решил, что и об этом обязательно подумает… И как это у него получается – разговаривать с кем-то внутри себя? Тот, второй, то где-то глубоко, то прямо на кончике языка...

Обжорство, ненависть, гениальность. Это Карл. Три его источника и три составные части. С Карлом сообразили на троих портвейн «Три шестерки», раздули мировой пожар и наследили на коврах истории. Благодарное человечество запомнило Карла в профиль, в компании двух собутыльников – брата-бородача и лысого с прищуром. Лысый и разобрал Карла на части и источники. В отличие от учителей-теоретиков, он всласть попрактиковал в «одной отдельно взятой стране» и упокоился на самой красной из ее площадей. Теория же, «всесильная потому что верная», парится в горячих головах, сохнет на бронзовых макушках, гуляет...