Мой стиль

— Старуха… когда ж ты закончишь-то? Игорь стоял в очереди у кассы и злился. Впереди него пожилая женщина путала мелочь, монетки скользили по прилавку, кассирша терпеливо помогала пересчитывать. Январское утро в Твери, лёгкий мороз, скользко. В руках у Игоря — коробка с коньяком и мандаринами. Друзья ждали его на даче за городом. Женщина перед ним в очереди обернулась, понимающе кивнула: — Все куда-то торопятся. Игорь промолчал. Торопился он и правда. Жена ушла три месяца назад — поссорились, не помирились...

— Вам тяжело здесь одним. А у нас свежий воздух, фрукты с дерева, зелень с грядки. Дом — три комнаты. Внуки рядом. Вам будет легче… Анна сидела на старом диване в родительской квартире и смотрела на отца с матерью. Якову Степановичу восемьдесят три, Марии Николаевне — восемьдесят один. Морщинистые руки, медленные движения, но глаза ясные. Она много думала о них, живя в своём доме в Краснодарском крае. Представляла, как они мучаются в сибирские морозы, как трудно им одним. Поэтому и приехала — уговаривать на переезд...

— Возьмём одного... второго не потянем. Всё равно одинаковые. Мать лежала в больничной палате и смотрела в потолок. Два сына. Близнецы. А денег в семье едва хватало на хлеб. — Артёма возьмём, — решил отец. — Он первым родился. Так из роддома в Снежогорске они увезли только одного ребёнка. Про второго вскоре забыли — слишком больно было помнить. Артём рос странным мальчиком. В детсаду сидел в углу, не играл с детьми. Воспитательницы качали головами: — Замкнутый какой. Будто чего-то ищет постоянно...

— Ни мужа, ни стыда! — возмущалась баба Зина, вытирая руки о фартук. — Времена пошли безбожные, — вторила ей Марфа Егоровна, качая седой головой. — От кого ж дитя? — щурилась старая Аграфена, присаживаясь на завалинку. — Да от того самого инженера, что мост нам строили. Темноглазый такой. Уехал — и след простыл, — подытожила Зина, и все три бабки многозначительно покачали головами. В селе Новоселье говорили обо всём, но беременность двадцатилетней Ларисы взорвала сплетни пуще пожара. Шушукались у колодца, перешёптывались в магазине, качали головами на лавочках...

— Я потеряла ребёнка, Вика… — Что? Как? — Пять месяцев. Замер… Вика замерла с телефоном у уха. Пять утра, за окном ещё темно, а в трубке — надломленный голос школьной подруги из Новосибирска. Не те привычные утренние сплетни, а что-то страшное. — Собирайся и приезжай ко мне, — твёрдо сказала Вика. — Мы едем в Черногорию. Сейчас там солнце, море. Тебе нужно выдохнуть. Она знала, как Аня билась за беременность годами. Все круги ада — гормоны, больницы, ЭКО. И теперь — всё рухнуло. Две недели спустя они ехали через горы из Белграда...

— Молодой человек, может, уступите место беременной женщине? Парень в наушниках медленно поднял глаза, посмотрел на пожилого мужчину с демонстративным удивлением: — А что вы от меня хотите? — Элементарной вежливости. — Добро пожаловать в мир феминизма, — парень усмехнулся. — Сейчас все равны. Я тоже работаю, устаю. Может, у меня ноги болят. Никто никому ничего не должен. В автобусе повисла мёртвая тишина. Марина крепче сжала поручень — тридцать четвёртая неделя, живот тяжёлый, спина ноет, а на поворотах её качает, как маятник...

— Женщина, на ребёнка билет же не обязателен, вы же знаете? Ну вот. Освободите, пожалуйста, верхнюю полку — мальчику и так внизу нормально. Там парень молодой, без места совсем. Надежда подняла глаза от книги. В проходе стояла проводница — сумка с надписью «Париж», губы ядовито-розовые, взгляд наглый. За её спиной маячил парень в кепке с рюкзаком через плечо. — Простите, что? — Да вы слышали. Мальчику же без разницы, где спать. А человек без места уже шесть часов ходит по вагону. Надежда ошалела...

— Ну что, та квартира у метро всё ещё в продаже. Я звонил — можно оформить уже на этой неделе. Светлана подняла глаза от яблока, которое резала на дольки. Муж сидел за ноутбуком, даже не посмотрел в её сторону, когда говорил. Как будто речь шла о покупке хлеба, а не квартиры за восемь миллионов. — Я всё-таки думаю, может, просто деньги? Пусть сами решают. Сергей хмыкнул, наконец оторвавшись от экрана: — Сами решат — и останутся без штанов. Или, не дай бог, с ним разведётся — и останется без крыши над головой...

— Ира, мы тут с Андреем подумали... ему бы квартиру побольше взять. А ты не могла бы выступить поручителем? Ну или немного помочь на первый взнос... Я уставилась на телефон, как на змею. Мама говорила своим особым "просительным" голосом — мягким, обволакивающим, от которого трудно отказаться. — Мам, ты серьёзно? — Конечно, серьёзно! Андрей же твой брат. И однушка для мужчины его статуса... ну как-то несолидно, правда? Статуса. Однушка несолидно. Я посмотрела на мужа, который сидел рядом с калькулятором и распечатками...

— Алина, ты опомнись! Женщина должна сама всё делать, а не перекладывать на других людей! Я отодвинула телефон от уха. Мама кричала так громко, что Тимоша поднял голову от конструктора и встревоженно посмотрел на меня. — Мам, тише. Ребёнок слышит. — А пусть слышит! Пусть знает, что его мама стала эгоисткой! Я встала с веранды и отошла в сторону, к забору, где росли подсолнухи. Надежда Петровна что-то негромко сказала внуку, отвлекая его. — Мам, я не понимаю, в чём проблема... — Проблема в том, что ты забыла, кто ты! — голос мамы срывался...

— Чемодан на полку не уберёте? Мы тут всей семьёй стоять должны? — голос женщины прозвучал так громко и резко, что Вика вздрогнула, оторвавшись от книги. Перед ней стояла полная женщина лет сорока с раскрасневшимся от жары лицом. За ней — мужчина с двумя огромными сумками и двое детей, мальчик и девочка, которые уже успели разбросать какие-то игрушки в проходе. — Извините, но над моей полкой уже заняты места для багажа, — Вика показала на верхние полки, где действительно уже лежали чьи-то сумки и пакеты...

— А ты спросил, можно ли это брать? Мальчик замер с шоколадкой в руке. Крошки на губах, испуганные глаза. Марина стояла в дверях кухни и смотрела на разорванную упаковку — свои последние конфеты, спрятанные в дальнем углу тумбочки. — Я думал... папа сказал, что всё в доме... — Папа сказал? — голос Марины стал тише, опаснее. — А папа сказал тебе, кто покупает в этом доме еду? Андрей начал всхлипывать. Восемь лет, тёмные завитушки, как у матери. Каждые выходные уже два года. И каждые выходные Марина считает копейки до зарплаты...