Подсмотрено. Записано.

Когда Маро выдавали замуж на дворе стоял декабрь. Ее свадебное платье до того затвердело от сырости в комнате, что когда его сняли с вешалки, оно хрустело, кряхтя, словно баба с клюкой, и читало всю ночь назидания. - Маро, ай Маро, ты хорошо подумала? - Не знаю. - А кто знает? - Ветер. - Бедная, бедная Маро... У нее лицо длинное, пудрой белой испачканное, пуганое. Бледная Маро. Совсем голая стоит она у зеркала и рассматривает себя в пол-оборота. Замерла и вдруг осела на пружинистую кровать. Зимнее утро стелется маревом под ноги Маро и обдает ступни холодом горных ущелий. Маро молода. Ее груди налиты напитком южных нектаров...

не все ли равно по большому счету, что зима скоро придёт,— растянет на двое эту погоду, растянет и сдавит этот азот. струйками воды стекают по телу, в безмолвии капли стекают на дно, там, где о нас ужасно несмело кто-то снимает немое кино. пойми меня я еще не научилась дни отматывать назад, в моих ладонях — сирость, в моих ладонях — крах. господь, за что ты со мной так? (в моих ладонях — сирость, в моих ладонях — крах). пойми меня мы такое вечное скучающее порно, где нет надежды на хэппи-энд,— золотой...

- Есть тут незамужние? – громко окликает банщица перед началом топки.  Стараясь отвлечь от себя внимание, начинаю теребить кончик махрового полотенца, сидя на нижнем ярусе. Мало того, что неглиже, так еще и без мужа – стыдоба какая.  Банщица замечает мое волнение. Смотрит наискось и приподымает правый уголок рта, посверкивая зубами. Через минуту громко произносит, склонившись над тарой воды. - Замуж выйти не трудно, да, девки? – спрашивает, глядя на каменные угли, и готовясь поддать пару.  - Главное, не захотеть оттуда уйти, – подхватывает женщина сверху. - Нет! – раздается бас с третьего яруса, – главное, не захотеть туда вообще идти, – отвечает, кажется, самая старшая из нас...

Когда я развешиваю белье на балконе, часто представляю, как Познер берет у меня интервью. Вот иду я с тяжелой тарой в руках, с гнездом на голове, в растянутой майке брата и представляю, как Познер задаёт мне разные вопросы. И вот я уже сижу в кадре молчаливая, с красной помадой винного оттенка, с печатью печали в томных глазах, с капельками барочных крымских жемчужин, и отвечаю на вопросы, попивая временами водичку. - Мариам, как вы себя чувствуете? - Хорошо, Владимир Владимирович. Хорошо, но могло бы быть лучше...

Когда Алисе было 5 лет, она снималась в Болливуде. Вскоре ее родители решили развестись. Тогда Оксана перевезла детей в Россию, подальше от отца индуса. Так, Алиса попала в приют. Недавно она выступала на сцене в красном сари. Пела на хинди, танцевала, как в индийском кино. Красивее зрелища я еще не видела. Алиса мечтает стать актрисой. Ведет эфиры в радиорубке. Читает с листа так, будто недавно закончила курсы МХАТа. Для того, чтобы ее мечта сбылась, у Алисы есть все и даже больше: огромные черные глаза, точно подведенные сурьмой, смуглого цвета кожа с оливковым отливом, длинные пушистые волосы, завязанные в игривый хвост смешной резинкой...

Завтра Пасха. А мне вновь хочется писать про детей. Про то, как я хочу, чтобы им стало чуть легче. Вот сегодня я была на работе, и кажется, я приехала только для того, чтобы обнять Марго. Я вовсе не приехала для полугодового отчета или плана с инфографикой и статистикой. Я приехала обнять Марго. И это лучшее, что случилось со мной за день...

"Я дибил" - гласит татушка на лбу у Дани. Он называет себя панком. И последнее, что его смущает - орфографическая ошибка в корне слова на лбу. У Дани есть мечта - открыть свой тату салон и путешествовать по миру. Но для начала надо благополучно вернуться в родной Петербург. Почему подростки часто становятся неформалами? Почему все гипертрофированное для них превращается в самоцель? Выпячивая свою непосредственность, они стараются привлечь к себе как можно больше внимания, из кожи вон лезут, чтобы быть не как все - отличаться, но с какой целью? Психологи склонные считать, что это комплекс, в корне которого заложена очень грустная посттравматическая история...

Наташа никогда не улыбалась. Её скомканное от слез лицо никогда не бывало приветливым. Глаза - две синие опухшие дыры. В руках непременно книга. Косая челка на все лицо. Скупость в словах и угловатость в действиях. "Наташа, как дела, детка?" - всегда спрашивала я при встрече, надеясь услышать ответ. Тщетно. Изменилось все ровно через месяц. Помню, как утром захожу в класс на урок алгебры, и вижу следующее: абсолютно другая Наташа рядом с новеньким мальчиком из старшей группы умиленно смотрит по сторонам. Привычное, почти безликое лицо вдруг совсем изменилось. Я вижу хитрую поволоку подведенных глаз, изгиб выпрямленной спины, загадочный смех в каждом движении...

Прошло уже более трех лет, как я вновь наткнулась на эти письма... Мальчик Витя попал к нам из Донецка. Ему недавно исполнилось 18. Попал он к нам по глупости, случайности, что нередко бывает с детьми. Витя был высок, строен, косил на один глаз, прихрамывал на обе ноги, но кажется, ничего и никого не боялся. Каждое утро он по-особенному бодро встречал меня на 4 этаже в общей группе, провожал до кабинета, одаривал комплиментами и уходил обратно в класс. Я уже понимала, в чем дело. Сначала Витя вел себя достаточно скромно, однако, быстро адаптировался и начал свободно выражать свои чувства к моей юной персоне...