Вот эта пятерица, что на картинке ниже, на примере греческой мифологии рисует большой цикл выхода на новый уровень. Если сопоставить, скажем, с теми же пятью стадиями принятия по Кюблер-Росс, получится то же самое.)) Я ещё давным-давно видел эту пятёрку в истории Каина и Авеля. Там, конечно, не так открыто всё разложено, зато чуток поглубже, на мой взгляд: 1. Бог у нас — первый. 2. Солнце творения — это Каин. 3. Солнце разрушения — Авель. 4. На четвёртую позицию тогда становится каждый, кто читает/видит/слышит историю и вводит её в Миф/закон. С другой дихотомической стороны, у нас Авель, слившийся с возопившей Землёй — и это слияние тоже становится законом...
Какой же это роскошный и грустный кайф — тихое смирение, беззаветная отданность жизни, молчаливая прогулка по пенному прибою пролитых слёз! Ступишь на песок, нечаянно шагнёшь ближе, оставишь за спиной берложки — те тут же смываются солёным язычком: будто врастают в море, единятся с ним. Вроде и миг назад отдавались ноге, обнимали, понимали, нежили... ан вон гляди: опять уже гладкий песок, опять берег, опять море... И всё-то здесь одно, всё заодно живёт, всё не красуясь красотой дышит. Волна подкрадётся, тронет лапкой кончики пальцев — и шасть назад. Играет, озорница, лучиками подмигивает. Щуришься,...
Сначала воплощённое на плоскости мира человечество было смыто водой, затем ему пообещали, что в будущем оно будет выжжено огнём. Чудно и клёво, пусть так. Но давайте посмотрим — а есть ли тут что-то настоящее, живое, относящееся к психике, а не умозрительным экзерсисам? Смотрите, на мой взгляд, нужно исходить из понимания, что человечество есть единый организм — в этом случае мы не сдерживаем себя и принимаем условность всего диапазона отношения к другим — от презрения и ненависти до любви и жажды самоотречения. Принимаем условность — и значит, выбрасываем социальную мораль и позволяем себе чувствовать всё, что угодно...
Вчера ночью, на границе сна и яви, подскочило вот такое понимание, ребят. В зависимости от того, где находится центр внимания человека (та самая точка сборки), он выбирает себе игрушки.)) При этом играть он может только на уровнях ниже своего осознания. Система же, внутри которой он пребывает, не благоволит игре и принимается исключительно всерьёз. Скажем, человек на базовом уровне живёт среди страхов и желаний — они видятся ему серьёзной реальностью, с ними он борется и пытается ужиться. Однако контролировать — играть ими — он не может. Во власти его игры только умершее — его собственное прошлое, которое он и перекраивает на свой лад, играя остывшими воспоминаниями...
По сути-то тут всё просто до смешного)). Мы ведь не хотим получать здесь что-то осязаемое, материальное. То есть как? Хотим. Но ради того, чтобы выловить из самого акта получения душевные чувства, а уже из них — прямую сопричастность духу. «Я не пустое место, ко мне может что-то прилипнуть. Я есть. Азъ есмь сущий». Скажу проще. Нам важно иметь не машину-квартиру-здоровье-деньги, а чувство сопричастности Богу. Сама материя не нужна — ну, то есть, она нужна вон тому боязливо-эгоистичному аватару, что носит тело и размахивает рассудком, но сам человек, его Божие естество — в ней не нуждается. Зато чувство, что через тебя проходят жизненные токи — нужно...
Как всем овладевает красота? Вот прямо так: уверенно и властно, Ни капельки, итить, не безопасно, Безмолвно, но смотри, насколько страстно, Так ясно, так безгласно, так прекрасно — Как бисер текста — простынью листа. Как стелются знамёна перед ней — Хоругви, сквозь пропитанные жизнью? Ложатся, будто скатерти, под тризну, Под укоризну? — Да, под укоризну. Под саму воплощённу укоризну Вовсю разговорившихся камней. Как не боятся люди красоты? Коросты красоты, той страшной силы — Корыстнее любой купечьей...
Вот ещё о чём... Мы все сталкиваемся с проблемами, и, не боясь сильно ошибиться, всякий раз можем признаться себе, что в основе лежит наша собственная обида на Бога. В Бога можно не верить, можно назвать исходное зерно обидой на мир или на самого себя — роли это не играет. Мы строим ожидания — и ровно в этот момент обрекаем себя на обиду. «Реальность не соответствует, бляха-муха». Реальность мира, реальность Бога, сотворившего мир, реальность меня, вынужденного с н(Н)им уживаться — назови как хочешь. Факт тот, что не соответствует. Опять вечный Каин. Обида переходит в раздражение, распадается на ненависть и зависть — и начинает искать того, на ком эти две части можно свести опять воедино...
Ну вот смотрите: что нам даёт механизм ИИ для понимания человека? Нейросеть изначально выдрессирована как стервятник: питается она исключительно переваренными знаниями, выводами и оценками, фактами и наборами слов. Мертвечиной. В искусстве она кормится репродукцией чьих-то творений, что давно остыли и впутались — не в культуру даже, нет — в некий каталог культуры, слово о слове, оттиск на вечно зыбучем песке. Неудивительно, что и продукт нейросетей предречён оставаться мёртвым, буквально никогда не рождавшимся. Мы прекрасно это видим: что картинки, что видео, что тексты — всё это не поднимается из плоскости повторений, холодной репликации мёртвого...
Я сидел у надгробного камня, Открывая сардины ножом. И глаза разбегались: куда мне Предстоит прогрузиться потом? Лица, цифры, цитаты страданий, Пластик вечных колючих цветов: Кто пронёсся дорожкою ранней, Кто — разлёгся на грудях веков. Кто поныне любим и ухожен, Кто — в бурьяне под сенью сухой... Что за путь сим двоим предположен За гороховой кашей с кутьёй? Где вы, где, чёрно-белые лица? Чьих вкушаете...
Давеча, вон, поглядел фильмец «Вышка» — не смотрели? Ржал. Там у нас чего? Две бабы- альпинистки решают покорить старую телевышку высотой 600 м. Точнее — как? — решает пышногрудая Хантер. Ну да, мы понимаем, нормальное такое женское имя — Охотник. Орион. Всё по делу. Она — побойчее. И там прям добрая четвёрочка под бретельками. Другая — вяленькая супротив этой, побаивается и меньжует. Но зато у неё на днях помер муж, и ей хочется разметать его прах с какой-нибудь прикольной высоты. У ей — миссия. И у ей крепкая упругая двоечка. На любителя. Но симпатяга. На любителя прям широкого. Охотник, значит, пдзуживает...
Когда мы отказались видеть в человеке непредсказуемые вспышки души, когда нам некомфортны его эмоции, когда мы не хотим принять его душу в свою и позволить своей душе раствориться в сердце человека... когда мы не ждём от него чуда... мы пожимаем плечами и принимаем его пресный рассудок. Когда же мы ограничиваем другого его суждениями, мыслями и мнениями, мы соглашаемся воспринимать его как существо из прошлого — существо с переваренной, осмысленной и остановленной жизнью внутри. Другими словами — как труп, с которым удобно. И отсюда наконец открывается смысл поговорки, которую никогда не удавалось принять до конца...