Зелёная книга

История Василия Рымбовского звучит так невероятно, что в неё трудно поверить. Но она случилась — и стала одной из самых поразительных страниц человеческого упорства во Второй мировой войне. Он родился в обычной украинской деревне, рано женился, похоронил двоих детей. К тридцати годам жизнь его уже знала боль и потерю. Когда в 1939-м пришла повестка, Василий не возражал — на службе, как на судьбе. Война настигла его летом 1941-го, когда до демобилизации оставались считанные дни. Вместо дома — западный фронт, вместо отпускного билета — плена дорога...

В кабинете пахло табаком и потом. За окнами — декабрьская Москва, хриплые голоса, шаги по коридорам власти. Вождь стоял у стола, молчал, глядя на человека в черкеске. Тот, не снимая папахи, шагнул ближе. — Смотри, Коба, — сказал он, — уши отрежу! Так в 1927 году комдив Дмитрий Шмидт — в прошлом Давид Гутман — позволил себе то, чего не позволял никто. Прямота была его оружием и его приговором. Он родился в 1896 году, в Полтавской губернии. В Первую мировую войну ушёл семнадцатилетним мальчишкой и вернулся полным Георгиевским кавалером — редчайшим случаем для еврейского солдата царской армии...

Зима 1941 года. У Невской Дубровки стояла такая стужа, что дыхание звенело, а снег трещал, будто стекло. Ленинград был в кольце, но даже здесь, в ледяных окопах, шла своя, особая война — снайперская. Каждый выстрел — поединок, каждая ошибка — смерть. Среди тех, кто держал оборону, был старшина Иван Антонов — балтийский моряк, человек с железной выносливостью и спокойными глазами охотника. Он не ждал приказов. В свободные часы выходил на передний край с винтовкой, наблюдал, как движется враг, где ходят корректировщики, где пулемётчики...

Осень 1943 года. Только что освобождённая прифронтовая деревня. По утрам — туман, по вечерам — гул дальней артиллерии. Люди возвращались в полуразрушенные дома, а по просёлкам снова шли солдаты — пыльные, уставшие, с котелками на боку. Но среди них оказались и те, кто был одет слишком аккуратно, говорил слишком ровно, пах не потом, а чужим табаком. Их заметил старик. Он косил траву у оврага, когда мимо прошла группа из трёх человек. Форма на них — будто только что из вещевого склада: выглаженная, сапоги блестят, лица чистые...

Он очнулся в тишине, которая звенела. Воздух был густ от дыма и пыли, обугленные стены казались живыми, будто дышали вместе с огнём. Где-то глухо ухнул разорвавшийся снаряд — город не спал, город стонал. Александр Яковлев медленно приподнялся, чувствуя, как каждая мышца отзывается болью. БМП горела — своя, родная, та, с которой он вошёл в Грозный утром. Теперь она стала последним укрытием и могилой для его товарищей. Он был жив. Пока ещё. И понимал — рядом враг. Слышались голоса, осторожные шаги...