Зелёная книга

К концу лета 1941 года Николаю Кочерге исполнилось восемнадцать лет. Он был сельским пастухом с Брянщины, с двумя классами образования и без каких либо перспектив. Его призвали в армию, но на фронт он не попал. Вместо боевой подготовки его, как и многих других, направили спасать урожай, чтобы зерно не досталось наступающим немецким частям. Работа шла в тяжёлых условиях, без ясного понимания, что будет дальше. Спустя короткое время Кочерге это надоело, и он самовольно ушёл в родное село Кневичи Клинцовского района, уже находившееся под немецкой оккупацией...

Июль 1942 года. Немецкие передовые части выходят к Большой излучине Дона, бои идут уже на подступах к Сталинграду. Калачёвский район оказывается в зоне оккупации. В хуторе Аверинском устанавливается немецкий порядок, который начинается с комендантского часа, обысков и постоянного присутствия солдат. Люди быстро понимают, что любое неповиновение может закончиться арестом или смертью. В этих условиях в хуторе возникает подпольная группа, позже получившая название «босоногий гарнизон». Она состояла исключительно из подростков в возрасте от десяти до четырнадцати лет...

7 ноября 1927 года Москва жила праздничным ожиданием. Красная площадь была заполнена людьми, парад шёл точно по расписанию, и всё вокруг дышало уверенной, почти показной устойчивостью новой власти. В такие дни кажется, что сама история подчинена строю, что здесь не может случиться ничего случайного, ничего резкого, ничего выходящего за рамки дозволенного. Но именно в этот момент произошёл сбой, короткий и почти незаметный, о котором потом старались не вспоминать. У самой трибуны Мавзолея один из военных, допущенных в охраняемую зону, ударил Иосифа Сталина в затылок...

Осень 1944 года была сырой и тяжёлой. Дороги, по которым шли части Красной армии, тянулись уже не по своей земле. За спиной оставались деревни с выжженными крышами и пустыми колодцами, впереди открывался мир, о котором раньше знали лишь по редким открыткам и обрывкам рассказов. Европа начиналась не с границы, а с запахов, с чужого света в окнах и с ощущения, что война вдруг вывела человека в другую реальность, к которой он был не готов. Подполковник авиации Фёдор Смольников, оказавшись в Бухаресте,...

Ночью в горах Афганистана всегда холодно, даже если днём стояла жара. Камни остывают быстро, и этот холод поднимается снизу, из-под ног, будто напоминая: ты здесь чужой. 7 января 1988 года на высоте 3234 ночь пришла рано. Сумерки смешались с дымом, и воздух стал тяжёлым — пахло порохом и пылью. Десантники девятой роты знали: это будет не обычный бой. Такие вещи чувствуют заранее — по тишине, по редким взглядам, по тому, как люди проверяют оружие не один раз. Вячеслав Александров был совсем молодым...

45-я пехотная дивизия вермахта считалась особенной. Гитлер называл её «своей» — ведь основу соединения составляли австрийцы, его земляки. После аншлюса 1938 года, когда Австрия стала частью Третьего рейха, именно из бывшей 4-й австрийской дивизии и была сформирована 45-я. Это были люди с альпийским акцентом, аккуратные, дисциплинированные, убеждённые, что теперь служат не просто Германии, а новой великой империи. Их называли образцовыми солдатами, и фюрер действительно видел в них нечто большее, чем просто пехоту...

История Василия Рымбовского звучит так невероятно, что в неё трудно поверить. Но она случилась — и стала одной из самых поразительных страниц человеческого упорства во Второй мировой войне. Он родился в обычной украинской деревне, рано женился, похоронил двоих детей. К тридцати годам жизнь его уже знала боль и потерю. Когда в 1939-м пришла повестка, Василий не возражал — на службе, как на судьбе. Война настигла его летом 1941-го, когда до демобилизации оставались считанные дни. Вместо дома — западный фронт, вместо отпускного билета — плена дорога...

В кабинете пахло табаком и потом. За окнами — декабрьская Москва, хриплые голоса, шаги по коридорам власти. Вождь стоял у стола, молчал, глядя на человека в черкеске. Тот, не снимая папахи, шагнул ближе. — Смотри, Коба, — сказал он, — уши отрежу! Так в 1927 году комдив Дмитрий Шмидт — в прошлом Давид Гутман — позволил себе то, чего не позволял никто. Прямота была его оружием и его приговором. Он родился в 1896 году, в Полтавской губернии. В Первую мировую войну ушёл семнадцатилетним мальчишкой и вернулся полным Георгиевским кавалером — редчайшим случаем для еврейского солдата царской армии...

Зима 1941 года. У Невской Дубровки стояла такая стужа, что дыхание звенело, а снег трещал, будто стекло. Ленинград был в кольце, но даже здесь, в ледяных окопах, шла своя, особая война — снайперская. Каждый выстрел — поединок, каждая ошибка — смерть. Среди тех, кто держал оборону, был старшина Иван Антонов — балтийский моряк, человек с железной выносливостью и спокойными глазами охотника. Он не ждал приказов. В свободные часы выходил на передний край с винтовкой, наблюдал, как движется враг, где ходят корректировщики, где пулемётчики...

Осень 1943 года. Только что освобождённая прифронтовая деревня. По утрам — туман, по вечерам — гул дальней артиллерии. Люди возвращались в полуразрушенные дома, а по просёлкам снова шли солдаты — пыльные, уставшие, с котелками на боку. Но среди них оказались и те, кто был одет слишком аккуратно, говорил слишком ровно, пах не потом, а чужим табаком. Их заметил старик. Он косил траву у оврага, когда мимо прошла группа из трёх человек. Форма на них — будто только что из вещевого склада: выглаженная, сапоги блестят, лица чистые...

Он очнулся в тишине, которая звенела. Воздух был густ от дыма и пыли, обугленные стены казались живыми, будто дышали вместе с огнём. Где-то глухо ухнул разорвавшийся снаряд — город не спал, город стонал. Александр Яковлев медленно приподнялся, чувствуя, как каждая мышца отзывается болью. БМП горела — своя, родная, та, с которой он вошёл в Грозный утром. Теперь она стала последним укрытием и могилой для его товарищей. Он был жив. Пока ещё. И понимал — рядом враг. Слышались голоса, осторожные шаги...

Сырая немецкая зима. Небо затянуто тучами, воздух пахнет дымом и гарью. Танкисты двигались по насыпи, когда Родькин увидел, как мимо головы пролетела чёрная болванка. На фоне белого снега она показалась особенно страшной. В тот миг каждый вдох отдавал холодом и смертью. И всё же они продолжали идти вперёд. Арсений Константинович Родькин не стремился на войну, но и уклоняться не собирался: призвали — значит, надо. Сначала тракторист, потом курсант Ульяновского танкового училища, он через восемь месяцев стал командиром танка...