Ксения Гидранович

В системе научного познания религия занимает место аккурат над философией. Религия — это, так сказать, апогей всего возможного познания. Всего вообще. Наверное, именно поэтому к религии, как правило, приходят под конец жизни. Хм.. но я не это, конечно, хотела сказать. А вот что. У нас сейчас так принято говорить: «Я, мол, верю во что-то сверхъестественное, но какой-то определенной религии не придерживаюсь». Я и сама что-то подобное говорила совсем недавно. Но сейчас я вдруг.. э-э, поняла, что вера — это, конечно, самое ценное здесь для человека, с точки зрения шкурного интереса...

Я раньше думала, для чего в обществе так рьяно пропагандируются ЛГБТ-ценности, порно, пластические операции, операции по смене пола, причем в нежном возрасте, как это происходит в Америке, например. Вопрос о том, что это естественная человеческая эволюция, давно снят: я много книжек читала. Да и сама не слепая. Но зачем? И вдруг я поняла. Всё это не просто попытка разделения общества. Потому что само по себе разделение ни к чему такому сверхважному не ведёт. Да, медицинские и всякие прочие корпорации наживаются...

Я уже так много написала про секс, а про любовь – ни статьи. А ведь одно без другого.. э-э.. возможно, но надо всё сразу. Рассуждения на тему любви начинаются задолго до появления самого этого чувства. В детстве оно вовсе не отделимо от общей симпатии к людям, и только с зарождением сексуальности выделяется во что-то отдельное. Если подумать, то любовь (в мирском понимании этого слова) – это высшая форма проявления симпатии. Даже выше родственных чувств. Ведь она включает в себя весть спектр ощущений...

Нынче не очень принято заводить домашних животных. Да что там, нынче даже детей не очень-то принято заводить. Но в отличие от детей, домашние животные сами не заводятся, хотя и могут проникать в дом посредством.. э-э.. первых (как это произошло в нашей семье, например). Да. У нас дома помимо двоих детей живут: большой и трусливый (как лев из «Изумрудного города») рыже-белый пес из приюта, чёрная очень злая кошка, которая, опровергая мои слова, сама прибилась, очень общительная крыса, и два хомяка...

Первое, что необходимо отметить, что не все творческие люди – есть элита. Главное отличие элитного творческого человека – его признанность. При этом вовсе необязательно, чтобы его признавали все. Достаточно признания от самой элиты, что в целом и служит основанием для вступления в её ряды. Иногда (крайне редко по понятным причинам) в сферу элит человек попадает ввиду собственной гениальности. Но при недостаточном обосновании последней (например, автор не продаётся или вовсе не нравится современникам) иного гения вполне можно записать в сумасшедших и удалить с подмостков истории...

Вообще-то, вопрос странный. Ну правда, я прямо сейчас такую волю проявляю, сев писать о ней статью. Да, никто не мешает, взять и предположить, что меня усадил за стол сам Бог, но это как-то, не знаю, нелепонько.. Дел у него что ли нет поважнее? Да и так ли необходимо, чтобы вы сейчас это читали? Примерно таким образом я рассуждаю с тех пор, как, вообще, помню первые рассуждения на эту тему. Конечно, позже мои мысли шагнули дальше, в сферу абстракций, и объяснить подобное тотальное управление стало легко...

Ну-у, первое правило, которое должно соблюдаться неукоснительно: никогда не помогать, пока о помощи не просят (исключение: тонущие, так как они, вопреки распространенному мнению, не зовут на помощь). Более того, надо всегда иметь ввиду, что у людей понятие нормальности сильно разнится от индивида к индивиду. Эрик Бёрн, например, утверждает, что практически все люди играют в игры. Наиболее очевидная «игра в алкоголика» предполагает постоянное стремление главного героя к срыву, что влечёт за собой чувство вины, которое снова приводит к срыву...

Вы никогда не задумывались, почему поэзия – удел молодых, а хорошая проза – прерогатива зрелого человека? Я уже как-то говорила, что для меня (хотя, скорее всего и для всех, просто не все это осознают) творчество – это, помимо всего прочего привычного, ещё и способ познания мира. Дело в том, что в процессе создания (скажем уверенно) произведения искусства, человек вступает в диалог со всем многообразием факторов, которые на него влияют. Вдохновение порой ведёт смыслы за хитросплетениями слов и метафор, открывая всё новые и новые горизонты познаваемого...

Что такое наше лицо? В детстве – это просто лепешечка сальца с глазками. Постепенно лицо начинает вырисовываться: проявляются папины скулы, мамин подбородок. Лицо напластовывается и напластовывается новыми формами, например, отрастает дедов нос, пока не утверждается в своем генетически обусловленном законченном виде (хотя дедов нос, к слову, может и до старости отрастать). И вот, лет этак в 25, мы видим готового человека, который постепенно начинает стареть.. ну.. обвисать под силой тяготения. Казалось бы, вот и разобрались...

Ещё недавно отношение к творчеству было примерно, как к болезни. Особенно часто, при отсутствии видимых физических отклонений, творчество причисляли к разряду душевных заболеваний. Недаром всех гениев приравнивали к сумасшедшим. Но сегодня ситуация в корне изменилась. Творчество стало мейнстримом. Да и правильно. В условиях всё усугубляющейся роботизации производства и даже сферы обслуживания, человеческое участие в глобальных мировых процессах неукоснительно сводится, если не к нулю, то к единицам управленцев, читай, к крупным капиталистам...

Мне 37 лет. В 14 я думала, что до этого возраста не доживу (это если с романтическим надрывом), ну или, вообще (без надрыва), не видела этого возраста, как сейчас не вижу своих 60-ти, например. Что я могу сказать о 37-ми? Нууу, то, что 37 в корне отличается от 34-х, например. Вообще, если рассматривать субъективно, то период от 34 до 37-ми – это мясорубка, в которой меня прокрутило и физически, и духовно. Я с детства была уверенна, что какой-то переломный момент непременно должен произойти (хотя и не представляла, что это будет мясорубка), чтобы отделить детство от взрослости...

Бояться смерти – это нормально, - считают психологи. И я тоже так считаю. А вот, когда мне было лет 14 – я смерти совершенно не боялась. По крайней мере, мне так казалось (как меня поправили бы психологи). Смерть для меня была чем-то вроде очень-очень сильной боли, которую надо было просто немножко потерпеть. Молодые люди, наверное, поэтому и бесстрашны, потому что они не осознают масштаба смерти. А чтобы человек в будущем не сомневался, жизнь постепенно его к смерти готовит: учит, так сказать, бояться...