Вечерние рассказы

— Я в Перми, — голос в трубке был до смешного знакомым, словно не прошло двадцати лет, а они лишь вчера попрощались на заснеженном вокзале. — Юля, это я. Костя. Юлия замерла, держа телефонную трубку так, будто она раскалилась докрасна. За окном сорок восьмой ее зимы медленно падал крупный, ленивый снег, укрывая серый лед Камы и крыши домов на противоположном берегу. Пасмурное утро растекалось по кухне молочным светом, делая тени мягкими и глубокими. В воздухе пахло свежесваренным кофе и чем-то неуловимо...

Весенний пензенский туман, густой, как молочный кисель, поглотил улицу Московскую целиком, оставив от фонарей лишь размытые желтые нимбы. Инна Сергеевна стояла у окна своего кабинета, прижимая ладони к чуть теплому стеклу. Шестьдесят два года. Цифра не пугала, скорее, удивляла своей основательностью. Казалось, совсем недавно она была просто Инной, а теперь – Инна Сергеевна, психолог с тридцатилетним стажем, коллекцией африканских фиалок и привычкой пить чай из одной и той же треснувшей чашки.https://dzen...

– Фотографии? Какие еще фотографии? – голос Анастасии прозвучал глухо, теряясь в шуме дождя, барабанившего по карнизу. Она стояла у окна своей маленькой квартиры на пятом этаже старой махачкалинской пятиэтажки. Мокрый асфальт внизу блестел, как спина каспийского тюленя, а редкие прохожие под зонтами казались темными, спешащими жуками. Осень в Махачкале была неласковой, с пронизывающим ветром с моря и затяжными, холодными дождями, которые вымывали из города все краски, оставляя только серый и бурый...

Капли барабанили по карнизу с настойчивостью дятла, долбящего старый дуб. Монотонный, гипнотизирующий ритм. Раиса сидела в кресле, укутавшись в кашемировый кардиган, и смотрела, как в окнах напротив гаснет свет. Обычный летний вечер в Хабаровске, душный и влажный, смываемый затяжным дождем. Неделю назад в такой же вечер она вернулась от врача. Неделю она носила в себе знание, похожее на гладкий, тяжелый камень в кармане: менингиома. Доброкачественная, но расположенная так неудачно, что операция была...

Так вот оно что. Вероника положила на полированную столешницу два листа. Один, официальный, с исходящим номером и печатью. Другой – бледная, сделанная на стареньком домашнем принтере копия. Они были почти идентичны. Почти. Густой зимний туман, второй день висевший над Казанью, превращал вид из окна на восьмом этаже в молочную пустоту. Казалось, их офис в бизнес-центре на берегу Казанки оторвался от земли и плывет в никуда. Эта оторванность, это безвременье давали странное ощущение спокойствия, будто происходящее – лишь сцена из пьесы, разыгрываемая в ватной тишине...

– Это старые фотографии, Екатерина Викторовна! Вы же знаете, как мы с Ирой начинали. Сто лет прошло! Голос Дениса, обычно бархатный и уверенный, сейчас дребезжал, как расстроенная гитарная струна. Он стоял посреди гостиной, залитой неправдоподобно долгим, золотистым светом петербургского вечера. Солнце, не желая уходить, цеплялось за шпиль Адмиралтейства, и его косые лучи пробивались сквозь неплотно задернутые шторы, выхватывая пылинки, кружащиеся в напряженном воздухе. Екатерина молчала. Она сидела в своем старом вольтеровском кресле, положив руки на подлокотники...

Туман обволакивал Барнаул вязкой, молочной пеленой. Он просачивался сквозь щели старой рамы, принося с собой запах мокрого асфальта и прелой листвы. Арина, которой через месяц исполнялось сорок девять, стояла у мольберта. На холсте проступали размытые очертания осеннего парка, такие же неопределённые, как и её собственное утро. Кофе остывал на подоконнике, а на экране ноутбука застыл немецкий технический мануал по настройке сеялок для алтайского агрохолдинга. Слова, точные и бездушные, как детали механизма, были её спасением...

Пасмурное утро висело над Нижним Новгородом серой, влажной марлей. Нина Матвеевна провела пальцами по прохладному стеклу лоджии, переоборудованной в мастерскую. За окном виднелись отсыревшие крыши пятиэтажек, а дальше, в туманной дымке, угадывались массивные стены древнего Кремля. Воздух пах озоном, мокрым асфальтом и её любимым запахом — сырой глины. В свои шестьдесят с небольшим Нина ценила такие утра: тихие, задумчивые, полные скрытой энергии, как земля перед дождем. — Нет, Гриша, так не пойдет, — её голос прозвучал мягко, но твердо, перекрывая едва слышное гудение гончарного круга в углу...

– Зачем рожать так рано, попользуйтесь жизнью! – советовала Жанна в трубку, глядя, как за окном густой, молочный туман съедает контуры соседних домов. – Мир посмотрите, себя найдите. Успеется еще с пеленками. Она слушала сбивчивые оправдания невестки своего гражданского мужа, улыбалась собственным мыслям и машинально поглаживала гладкий, прохладный бок глобуса, стоявшего на ее рабочем столе. Этот глобус, испещренный линиями ее прошлых и будущих маршрутов, был единственной по-настоящему ее вещью в этой квартире...

Вот оно, значит, как. Эта мысль, тихая и острая, как иголка, пронзила Нину, пока Константин говорил. Она сидела в своем любимом кресле, обитом выцветшим гобеленом, и смотрела, как последние лучи ульяновского солнца, уже ленивые и багровые, тянутся через комнату от окна, за которым темнела Волга. Летний вечер был душным и тихим, пахло пылью и нагретым за день асфальтом. Константин стоял посреди комнаты, высокий, все еще статный в свои шестьдесят пять, и его голос, обычно такой бархатный и успокаивающий, теперь звучал с нажимом, с какой-то новой, чужой убежденностью...

Вечернее солнце Махачкалы, ленивое и золотое, заливало кассовую зону супермаркета, превращая пылинки в воздухе в мерцающий рой. Раиса, прищурившись, провела очередной пачкой пельменей над сканером. Пик. Ее движения были отточены сорока годами работы, но сегодня руки двигались сами по себе, а голова была далеко. Пик. Пакет молока. Пик. Пачка чая. Мысли, тяжелые и липкие, как расплавленный на жаре асфальт, крутились вокруг утреннего звонка Вероники. «Рая, надо встретиться. Срочно. Это про Андрея». Голос подруги, обычно громкий и жизнерадостный, был сжат до тревожного шепота...

Телефонный звонок вырвал Людмилу из вязкой рутины послеобеденного приёма. На экране высветилось «Костя». Она поморщилась, словно от зубной боли. За сорок восемь лет жизни она научилась безошибочно определять тональность его звонков по времени суток. Утренние – деловые, вечерние – семейные, дневные – почти всегда предвестники проблем. Она сбросила вызов, отправив стандартное «Перезвоню, на приёме». Пациентка на кушетке, пожилая женщина с тремором рук, обеспокоенно посмотрела на неё. – Ничего страшного,...