Время рассказов | Ева Райд

Соседский домофон всегда звенел чуть надрывно, словно у него болело горло. В тот вечер он хрипнул трижды и упрямо смолк. Иван снял наушники, задержал палец на клавише «Esc» и поймал взгляд сына в дверном проёме. — Пап, к нам опять бабушка? — Егор держал в руке маленький сортер, подбирал геометрические фигуры к отверстиям и всё время путал жёлтый квадрат с зелёным ромбом. Иван сделал вдох, как перед апноэ в бассейне, и кивнул: конечно, бабушка. Лена прислала в мессенджер жизнерадостный смайлик и короткое «Мамке будет проще пару дней у нас, я задержусь на мероприятиях»...

— Зайди вечером, — написала мама без смайликов, без «как ты?». — Во сколько? — В семь. Будет семейный совет. Словосочетание «семейный совет» у нас означало одно: кто-то опять натворил, а платить будет Катя. Я машинально открыла таблицу расходов — привычка. В ней были чужие чужие строчки: «аптечка для Димы» — 4 280; «курсы маркетинга для Димы» — 23 000; «переобувка Диминых колёс» — 3 600. Возраст брата — двадцать семь, а ощущение — вечный младенец с кнопкой «опека включена». В семь на кухне уже стояли три чашки...

В их подъезде всегда пахло мокрым железом: трубы в подвале гудели, как бас-гитара, а лифт стонал на третьем пролёте. Наташа заметила это в самый первый день после свадьбы, когда они с Денисом привезли два чемодана, плед в ромбик и висевшее на плечиках платье с аккуратной складкой на талии — так она любила порядок. Квартира была маминая, скромная двушка на первом этаже с зелёной кухней. Мама уехала на вахту в Нарьян-Мар до осени, оставив ключи и список: «Оплату воды не пропустить, счётчик записывать 25-го, лампочку в коридоре поменять»...

По утрам Лена любила тишину до первого щелчка кофемашины. В это мгновение квартира звучала как маленькая фабрика: короткий треск помпы, шипение, ровный поток в чашку. В тот понедельник шипение было оборвано на полуслове — в розетке пусто. На силовом фильтре аккуратно опущен рычажок «OFF». С кухни раздался голос: — Ночью все надо выключать. Эти приборы тянут, даже когда спят, — сказала Надежда Петровна, не поднимая глаз от нарезки. — И вообще, растворимый ничем не хуже. Лена машинально подняла рычажок...

Галя любила, когда всё по полочкам: крошки сметены, полотенце на батарейке расправлено, у чайника вода свежая, а в холодильнике — наклейки с датами на контейнерах. Библиотекарям порядок к лицу, говорила она себе, застёгивая на ходу серую кардиган-«рабочку» и проверяя, не остался ли в раковине чужой стакан. Муж Сергей подшучивал, но аккуратность уважал: электрик с узлами и схемами бардака не терпит. Кузина Сергея, Рита, всплывала в их жизни порционно: то сторис пришлёт с очередного марафона «прокачай себя», то заглянет «на чай на минутку»...

Детский сад ушёл на карантин «до следующего уведомления», Лена уехала на три дня закрывать проект, и Галина Петровна вошла в их двухкомнатную квартиру с чемоданом на колёсиках и складной сушилкой для белья. Сушилка щёлкнула замками как военная раскладушка и заняла половину прохода. «На недельку, максимум две, — сказала она, — пока у вас тут неопределённость. Я же не могу оставить внука на случайных нянечек». Слово «неопределённость» прозвучало так, будто это не вирус, а привычка Ильи относиться к жизни без карандашной раскладки...

Я — старшая. Это не должность, но в нашей семье оно звучало как инструкция: не опаздывать, не спорить, подменять, когда «надо помочь брату». — Марин, — мама ставила чайник и не смотрела в глаза, — ты же понимаешь. Он младше. Его легко обидеть. — А меня? — — Ты крепкая. Ты выдержишь. Максим рос солнечным ребёнком для всех, кто не жил с нами. Во дворе его защищали дворовые старшеклассники: «Макса не трогать, у него сестра отличница». Дома его защищали родители. А я защищала дневник от замечаний...

Первый семейный ужин у свекрови Лены начинался с маленького ритуала: салфетки свёрнуты в треугольники, на подоконнике — фарфоровый кот с отбитым кончиком уха, телевизор шипит прогнозом погоды. Свекровь, Надежда Павловна, укладывает в миску варёные яйца и всегда говорит одну и ту же фразу: «Чтобы всё скрепилось». Лена улыбается: она умеет любить такие повторяющиеся мелочи — в них дом. Ира приходит последней. Снимает куртку так, будто с нею снимается напряжение со всего стола, целует брата в висок,...

Когда Мария Ивановна вошла в их квартиру с чемоданом на колёсиках и складной сушилкой, Анна решила, что это — про «пару месяцев». Про то самое туманное «пока», которое любят обещать взрослые, уверенные в собственных намерениях. «Ну что вы, я не обуза, — улыбнулась свекровь, пока Сергей снимал с неё шаль. — Наоборот, подстрахую вас с Мишей, да и экономия какая! Я сдаю свою двушку, всё — ради вашей ипотеки. Семья ведь». Анна кивнула из вежливости. Ссора в прихожей — слишком сильное начало для новой главы...

Лена всегда смеялась, что за неё говорит календарь: у неё всё по дням и клеточкам, в телефоне напоминания, на холодильнике — стикеры. В понедельник — утренние записи у терапевта, во вторник — отчёт для главврача, в пятницу — стирка и закупка круп на акции. Игорь под это подставлялся как опытный рigger: тянул провода в подъезде, дежурил на аварийках, дома менял прокладку раньше, чем кран успевал зашипеть. Они жили в двушке на восьмом этаже, знали по именам половину соседей и никогда никому не мешали...

Когда Алексей заметил в прихожей третью пару домашних тапок — аккуратно выстроенных носами на восток, как на картинке из журнала, — он понял, что «пока поживу у вас пару недель» превратилось в «как-нибудь разместимся». Тапки были новые, мягкие, серые, с ярлыком «37». Рядом стояла узкая стойка для зонтов, которой у них точно не было, и висел магнитный ключ от мусорной комнаты — на брелоке с розовой орхидеей. — Не потеряйте, — сказала Нина Петровна, выйдя из кухни с кастрюлей супа в полотенце. — Домофон у вас мигает, мастер обещал прийти...

В детстве у нас все было «по-справедливости», только эта справедливость подмигивала Кириллу. Мне — «ты же старшая, уступи», ему — «мальчику нужно развиваться». Мама уверяла, что со мной «и так все понятно, золотая голова», и после этого вручала список поручений на магнитике: забрать брата с продлёнки, поставить гречку, проверить, сделал ли он математику. Если возмущалась, получала фирменное папино: «Не нагнетай, Маш, ты же разумная». В двенадцать я уже умела варить суп и чинить роутер. Кирилл в двенадцать умел рисовать автограф на футболке с чужой фамилией...