Ева Грин | Авторские рассказы

Галина Сергеевна всегда считала, что нервные клетки, в отличие от денег на капремонт, восстановлению не подлежат. Поэтому, когда ее тридцатидвухлетний сын Олег, сидя на табуретке в кухне, произнес фразу, от которой у любого нормального человека задергался бы глаз, она лишь спокойно помешала половником борщ. Борщ был наваристый, с фасолью, по рецепту покойной свекрови — единственное, что та оставила после себя, кроме югославского серванта и привычки ворчать на погоду. — Что она сказала? — переспросила Галина Сергеевна, убавляя газ...

На кухне пахло жареным луком, усталостью и надвигающейся грозой. Ася, пятидесятидвухлетняя женщина с цепким взглядом главбуха (хоть она и работала в логистике) и больной поясницей, стояла у плиты. В сковороде шкварчали котлеты. «Домашние», — как любил Игорь. Это означало, что фарш нужно крутить самой, хлеб вымачивать в сливках, а лук пассеровать отдельно, иначе «вкусовая гамма не та». Ася перевернула очередную партию. Гамма. У нее самой гамма чувств сейчас была где-то между желанием лечь лицом в подушку и желанием кого-нибудь убить...

Когда муж начинает намывать посуду без напоминания, а в воздухе вместо привычного запаха жареного лука виснет напряженная тишина, Галина Петровна понимает: грядет буря. Или, как минимум, просьба о кредите. Сергей, ее благоверный, с которым они делили квадратные метры и радости бытия уже пятнадцать лет, тер тарелку с таким усердием, словно хотел стереть с нее не только жир от котлет, но и все грехи своей молодости. Галина сидела за столом, крутила в руках чашку с остывшим чаем и ждала. Она знала эту позу...

Тридцать первого декабря в девять утра Елена Сергеевна стояла на кухне в позе мыслителя, решающего судьбу империи. Только вместо карты военных действий перед ней лежал список продуктов, а вместо маршальского жезла в руке была зажата терка, видавшая еще Горбачева. В квартире пахло вареной свеклой и неизбежностью. — Витя! — крикнула она в глубину коридора, где муж, Виктор Анатольевич, делал вид, что чинит гирлянду. На самом деле он просто наслаждался моментом, когда его никто не трогает. — Ты майонез...

Третье января — это такая странная дата в календаре, когда праздничная эйфория уже выветрилась вместе с пузырьками из открытого шампанского, а суровая реальность еще не совсем наступила, но уже настойчиво скребется в дверь, как соседский кот, которого забыли покормить. За окном типичной питерской многоэтажки лениво падал мокрый снег, превращаясь на асфальте в грязное месиво, напоминающее овсяную кашу, которую никто не хочет есть. В квартире номер сорок восемь пахло хвоей от начавшей осыпаться елки,...

Галина Сергеевна, главный бухгалтер с тридцатилетним стажем и женщина, способная найти ошибку в отчете на три копейки с закрытыми глазами, сидела на кухне и ненавидела свеклу. Свекла варилась уже час и пахла землей, тоской и неизбежностью. На часах было 30 декабря, вечер. Кухня напоминала поле боя после бомбежки: повсюду миски, шелуха от лука, банки с горошком (по акции, взяла сразу ящик, дура) и майонез в ведрах, которых хватило бы зашпаклевать стены в коридоре. В зале муж Анатолий смотрел «Поле...

Инна стояла посреди кухни с половником в руке, напоминая себе статую Свободы, только вместо факела — орудие для розлива борща, а вместо независимости — ипотека за «двушку», кредит за машину мужа и сам муж, Виталик, уютно устроившийся на диване. — Что ты сказал? — переспросила она. Голос звучал спокойно, даже ласково. Так санитары в дурдоме разговаривают с пациентом, который вообразил себя Наполеоном. Виталик, почесывая живот через футболку с надписью «BOSS» (подарок пятилетней давности, ставший злой иронией судьбы), невозмутимо повторил: — Я говорю, Иннусь, подарка ты в этом году не заслужила...

Валентина Ильинична стояла у кухонного стола, как хирург у операционного. Перед ней лежала утка. Хорошая такая, жирная фермерская утка, купленная на рынке у знакомого азербайджанца Рамиза за цену, которую приличные люди вслух не произносят. На часах было девять утра субботы. В духовке уже томились яблоки с корицей — для начинки. В миске смешивался маринад: мёд, соевый соус, капля горчицы и секретный ингредиент — ложка брусничного варенья. Валентина Ильинична готовилась к еженедельному «походу в народ», то есть к визиту к дочери Марине и зятю Игорю...

Воскресенье в квартире Людмилы Ивановны начиналось не с колокольного звона, а с ритуального грохота кастрюлями. На кухне, сияющей стерильной чистотой, какой обычно добиваются в операционных и в домах у женщин, вырастивших детей в девяностые, кипела работа. Людмила Ивановна, женщина пятидесяти шести лет с укладкой «волосок к волоску» и взглядом, сканирующим реальность на предмет пыли и несоответствий, шинковала капусту. Нож стучал по доске с ритмичностью метронома: тук-тук-тук. Так стучат часы судьбы...

Елена Сергеевна стояла перед дверью собственной квартиры, ощущая, как тяжелый пакет с фермерской телятиной и банкой соленых огурцов предательски оттягивает руку. В подъезде пахло жареным луком и кошачьей безнадежностью. Но беспокоил её не запах, и даже не ноющая на погоду поясница. Её беспокоил ключ... Старый добрый английский ключ, который верой и правдой служил ей двадцать лет, сегодня почему-то в замочную скважину не лез. — Интересное кино, — пробормотала Елена Сергеевна, поправляя очки. — Немцы в городе, а мы не в курсе? Она попробовала еще раз...

Елена Викторовна проснулась от того, что кот Василий настойчиво топтался у нее на груди, всем своим восьмикилограммовым весом намекая, что миска пуста, а совесть хозяйки спит слишком долго. На часах было 8:15 утра. Суббота. Тот самый священный день, когда будильник на телефоне выключен, а душа требует тишины, покоя и осознания того, что до понедельничного совещания у генерального еще целая вечность. Она с кряхтением спустила ноги с кровати, нащупывая тапочки. Коленные суставы привычно хрустнули,...

Воскресный вечер в квартире Елены Сергеевны пах жареным луком, неоправданными надеждами и совсем чуть-чуть — корвалолом. На плите, в чугунной сковородке, доставшейся еще от бабушки (вещь вечная, как и женское терпение), шкворчали котлеты. «Домашние», — как любил говорить Валера. Свинина пополам с говядиной, хлеб, вымоченный в молоке, и щепотка чеснока для остроты чувств. Елена Сергеевна, женщина пятидесяти трех лет, обладательница устойчивой психики и остеохондроза второй степени, ловко переворачивала котлеты лопаткой...