Дмитрий Беркут 📚

На festa de São João, мы зашли в несколько домов в районе Bomfim. То, как в Порту отмечают праздники в ильюш, очень мне напоминает тёплую атмосферу питерских коммуналок 90-х. Занимательна история появления этого типа социального жилья. Острова (Ilhas) – тип бедных кварталов, разбросанных начиная от центра по всему городу, но обычно скрытых от посторонних глаз. Они возникли в Порту во второй половине XIX века, когда в городе царила атмосфера промышленной эйфории, которая привлекала спасавшееся от кризиса сельское население. Поиск дешевого жилья сделал тогда эти скопления зданий с единственным входом – привлекательным бизнесом для мелких домовладельцев, которые, имея небольшой капитал, видели в островах гарантию быстрого возврата вложенных средств и, в краткосрочной перспективе, значительную прибыль. Интерьеры этих домов, где жили целые семьи, легко состоящие из 10 и более человек, были сделаны из дерева, не имели канализации, водопровода и вентиляции. Мало того, люди жили в них вместе с животными, и чаще всего они держали в домах свиней. Поскольку муниципальный кодекс 1869 года ограничивал надзор тем, что было видно с улицы (а в данном случае это были фасады обычных домов, как правило, домов владельца), острова по итогу строились внутри кварталов и не подлежали муниципальному контролю. Согласно исследованию, проведенному городским советом Порту в 1939 году, в то время в городе насчитывалось 1 152 острова, на которых проживало 45 291 человек, или, на тот момент, 17% всего населения. В попытке очистить город, чтобы предотвратить возникновение эпидемий, начиная с 1940-х годов власти начали постепенный снос островов в Порто, переселяя семьи в большие соц-комплексы вдали от центра. Тем не менее, на данный момент многие из островов по-прежнему крепко держатся и не сдают своих позиций. По последним данным по всему городу Порту разбросано 1.130 островов Беркут и буквы

Так звучат сотни молоточков бьющих по головам портуа́нцев Беркут и буквы

В детстве, ванная комната была для меня чем-то особенным. Частенько папа превращал её в настоящую фотолабораторию. Тёмное помещение, в котором при приглушенном красном свете творилось некое таинство. Он устанавливал на стиральную машину огромный агрегат, похожий на маленького робота из детских фантастических рассказов, а также красную лампу в металлическом корпусе. Высокий железный аппарат с поднимающимся по вертикальной штанге фонарём проецировал изображение с плёнки на деревянную станину. А папа, подкладывая бумагу под эти световые пятна, производил с ней некие магические действия, после которых при опускании чистого листа в ванночку с химическим раствором внезапно проступали вначале просто силуэты. А затем, прямо на глазах, появлялись изображения мамы, нашей квартирки, двора, меня и всего моего маленького мира. Иногда он, опуская руку в раствор, проводил пальцами по плохо проявившимся на фотографии местам. И те становились чётче. Получившиеся мокрые снимки он передавал мне, а я, стоя на деревянной табуретке, подвешивал их с помощью специальных плоских прищепок на бельевую верёвку. Затем был глянцеватель — ещё один футуристический аппарат-печка, в который мы уже вместе укладывали фотографии. Потом из него доносилось лёгкое потрескивание горячих, доведенных до зеркального блеска фотокарточек. А мы тем временем играли в шахматы, уплетая кукурузные палочки из огромной миски. И каждый раз, когда папа говорил: «Сегодня печатаем, Дима, неси красную лампу в ванную», — моей радости не было предела. «Тёмная комната, — с замиранием сердца думал я, — тёмная комната». (с) из романа «Клошар»

Встречая людей прилетающих в Порту, чтобы пойти по пути Сантьяго, я всегда задавался вопросом: а что ими движет? Что толкает каждого конкретного человека проходить пешком сотни километров. Это христианский путь, но пилигримы на нём, зачастую даже не католики. Совершенно разные люди, вереницей бредущие в одном направлении по натоптанной веками дорожке. Каминьо Саньяго — это маршрут к гробнице апостола Иакова в Сантьяго-де-Компостела. Сам путь исторически не имел единого начала и обязательных промежуточных пунктов: паломники выходили из своих домов и шли к гробнице. Однако за столетия его существования, протоптались, промаркировались и даже обросли специальными паломническими хостелами — «альбергами», определенные тропы. Из Лиссабона и Порту начинается Португальский Путь, или Каминьо-Португеш (*Caminho Português), один из самых интересных, объединяющий в себе несколько различных маршрутов. Раньше я пропускал эту информацию мимо себя, пока не случилась пандемия. Для чего это нужно именно мне, осознал только когда открыли первые границы после короновирусного карантина. Это был зов. Я почувствовал, что мне необходима дорога. И цель, хотя бы временная, но такая, чтобы не думая, просто идти к ней, успокаивая свою дезооринтированую, разбитую последним годом жизнь. Отдых от захвативших мозг за время изоляции, соцсетей, и возможность настроить себя самому, уже на достижение конкретных целей. И океан, который за время пути преобразует суетливые мысли в осознаную уверенность. Целыми днями идти глядя на прибой, небо, прибрежные скалы и себе под ноги. Доверить жизнь провидению и вернуться домой обновлённым. Ну и конечно подправить физическое здоровье — разогнать застоявшуюся кровь. Недолго думая я выбрал для себя Caminho Português da Costa, путь идущий от Порту в Компостелу вдоль океана. Чтобы понять где начало Каминьо, и вообще посмотреть как выглядит маркировка пути — сразу же сходил в Sé do Porto — Кафедральный собор Порту, и там на месте, за пару евро купил паспорт пилигрима «Креденсиаль», размеченный на шестьдесят квадратиков под «Селуш» - штампики, которые необходимо проставлять на всей протяженности пути — в церквях, хостелах и даже барах. Штампы эти удостоверяют то, что ты действительно действующий паломник, и дают право на бесплатные или почти бесплатные ночёвки, что называется «за донат», в хостелах-альбергах. В подтверждение старта, в Се-до-Порту мне и оттиснули первый штамп. Каково же было мое удивление, когда буквально в ста метрах от Кафедрального собора обнаружились первые стрелки. И не просто краской — они были железными с символом ракушки, и вмонтированы прямо в булыжную мостовую. Дело в том, что я десятки раз ходил по этим дорожкам, и никогда не замечал их, ну или просто не обращал внимание. Интересно, сколько же ещё вокруг того, чего я до сих пор не увидел. На следующее утро я и вышел, вдоль Дору прошел до района Фож, а затем по побережью через Матозиньош до фрегезии Леса-да-Палмейра, где поставил уже второй штамп. Когда идёшь по стрелкам показывающим направление, возникает чувство будто тебя ведут за руку. Временами я даже одёргивал себя, мол, я же знаю куда идти, не обязательно все время следовать указателям. Но отключиться доверившись стрелкам все-же приятно — проходишь через микро-городки не думая — по стрелочкам на мостовых, на стенах домов, на столбах. Выходишь снова к океану и бредёшь по деревянным мосткам частично захваченным песчаными дюнами. Это похоже на квест, в котором на пути ты встречаешь таких-же игроков, подкрепляешься, ищещь точки — отдыхаешь, и в каждом населённом пункте делаешь отметку в Креденсиале. Если не в специальном месте для паломников, то в туристическом офисе, или в любом кафе с ракушкой на дверях — важно лишь то, чтобы на штампе было название городка, для подтверждения прохождения пути. Эти ракушки на дверях и окнах я тоже раньше видел краем глаза, но как-то не придавал им значения. Вот это вот: «будто тебя ведут за руку» очень помогает отключиться от мира, настроиться на свою волну и просто идти погрузившись в свои мысли, размышления и воспоминания. Беркут и буквы

Семья и дом для португальцев пожалуй самое важное. И детьми в семье больше занимаются как правило мужчины. Именно их чаще всего можно увидеть прогуливающимися в парках с колясками. По-португальски «женатый» — Казаду (*Сasado). Всё просто: Каза (*Casa) это дом. Буквально звучит как «одомашненный». Меня это подкупает. Настолько тепло и желанно. Все мы метафизические бродяги, и в каждом есть крупица тоски по дому, с подспудным желанием когда-нибудь однажды одомашниться. Разговариваю по вацапу с бабушкой: — Устаю, видно уже старость, — говорю я ей, вроде как в шутку. — Помнишь, когда ты был маленький, какая я была молодой? — спрашивает она у меня. — Да, конечно, — я действительно помню её молодой и энергичной женщиной. — Так вот я была старше, чем ты сейчас. Я была уже на пенсии. Мне сложно поверить в то, что за последние три года я внутренне так постарел. Нужно что-то с этим делать. Необходима перезагрузка. — А ты там, как чувствуешь себя? — спрашиваю у бабушки. Она живёт в деревне, и ещё до пандемии каждый день обходила её пешком по периметру. Но во время карантина тоже сидела дома, что укреплению её здоровья явно не поспособствовало. — На свой возраст, — отвечает она. — Это как? Хорошо или плохо? (ей девяносто четыре, на минуточку) — Доживёшь до моего возраста и узнаешь. — Ну, бааа... Скучаю по бабушке. Но, мы живём в разных странах и я полностью отдаю себе отчёт, что можем больше никогда не увидеться. Остаётся лишь жить дальше и понимать, что все сложится именно так, как должно сложиться. Занимаюсь новым романом. Сегодня я всю ночь писал, и сейчас сижу на подоконнике с чашкой горячего чая и смотрю как неторопливо просыпается улица. Чайки уже начинают перекрикиваться, а утренние лучи солнца робко разбивают туман укутывающий соседские крыши. Беркут и буквы

Когда шёл из Порту вдоль побережья, по пути Сантьяго, то вспомнилось, как на заре времён, в свой первый раз в Индии, бродяжил один, питался на улице, масалой и рисом, чай-гарам, вер-а-ю-фром, бханг-ласси, вот-ю-гуд-нейм, ориентация строго по звёздам, не знал покоя, горел где придётся, просыпался в утопленных в реальности керальских деревнях, общался со святыми, танцевал с богами, и мечтал, как когда-нибудь, я привезу туда девушку и покажу ей этот волшебный диковинный прекрасный мир. Всегда ведь, больше хочется показать, чем посмотреть. Прошло время, настало когда-нибудь. Привёз: стресс, слёзы, аэропорт. Я к тому, что у каждого ведь свой Путь. Беркут и буквы

Когда шёл из Порту, вдоль побережья по пути Сантьяго, то вспомнилось, как на заре времён, в свой первый раз в Индии, бродяжил один, питался на улице, масалой и рисом, чай-гарам, вер-а-ю-фром, бханг-ласси, вот-ю-гуд-нейм, ориентация строго по звёздам, не знал покоя, горел где придётся, просыпался в утопленных в реальности керальских деревнях, общался со святыми, танцевал с богами, и мечтал, как когда-нибудь, привезу туда девушку и покажу ей этот волшебный диковинный прекрасный мир. Всегда ведь, больше хочется показать, чем посмотреть. Прошло время, настало когда-нибудь. Привёз: стресс, слёзы, аэропорт. Я к тому, что у каждого ведь свой Путь. Беркут и буквы

До своего приезда в Португалию, я, заядлый киноман, как это ни странно, не видел ни одного португальского фильма. Ну не считая, конечно, «Лиссабонской истории» Вима Вендерса, но… он же все-таки немец, а не португальский кинорежиссёр. Короновирусный карантин, в течении которого я практически всё время был заперт у себя дома в Порту, дал достаточно времени, чтобы основательно изучить этот вопрос. Оказалось, что португальский кинематограф — не миф! Пусть даже в качестве малоизвестного культурного феномена и со своими специфическими особенностями, но он существует. Более того, некоторые его представители, оказались совершенно уникальными личностями. И в первую очередь, визитная карточка португальского кино, режиссёр из Порту — Мануэл де Оливейра. Свой путь, Оливейра, выходец из состоятельной аристократической семьи, начал с немого кино в тридцатых годах прошлого века, и снимал чуть-ли не по фильму в год на протяжении всей своей жизни вплоть до ста шести лет. Сто шесть, Карл! Даже отметив своё столетие, он создал ещё несколько лент, в которых его рука достаточно узнаваема. Это мастер прошедший через всю историю кинематографа, от немого кино до цифры. Парадокс Оливейры как режиссёра проявился в том, что лишь после восьмидесяти, он неожиданно раскрылся, показав себя как радикал и экспериментатор, переставший придавать значение зрительским симпатиям. За двадцать последних лет Мануэл де Оливейра снял больше фильмов, чем за предшествующие шестьдесят. Оливейра — не был затворником, напротив, его кредо — вино, фестивали и имидж беспечного старика, живущего в своё удовольствие и носящего титул одного из самых известных режиссеров за всю историю кино, которого, однако, совершенно не знают зрители. Гедонист, занимавшийся всю жизнь любимым делом. В первую очередь мне были интересны фильмы снятые именно здесь, в Порту и его окрестностях. Оливейра же далеко и не ездил, его любимая локация — долина реки Дору. Например, «Долина Авраама», трехчасовой фильм 1993-го года, действие которого разворачивается на местных виноградниках. Фактически португальская версия «Мадам Бовари» Флобера: Девушку выдают замуж за доктора, которого она не любит. Она несчастна и со временем заводит себе любовника. Очень много размышлений и разговоров, что свойственно как для португальцев в целом, так и для португальского кино. В главной роли актриса из Лиссабона Леонор Силвейра. Начиная с 1988 года она сыграла в 17 картинах Мануэла де Оливейры, и была своего рода лицом его фильмов. Представляю их разговор на каком-нибудь званом ужине: — Леонор, хочу чтобы отныне ты снималась у меня! — В каком фильме? — Во всех. Кстати, вилла Мануэла ди Оливейра примыкает к парку Серральвеш, и при желании можно посетить расположенный в ней сейчас Дом кино (Casa do Cinema Manoel de Oliveira) Беркут и буквы

Ехал сегодня в метро, минут сорок. Напротив уселся бомжеватый тип с микро-собачкой, и, как водится, поинтересовался на каком языке нам будет комфортнее с ним беседовать (из четырёх). Затем бодро на английском принялся описывать свою судьбу, и даже достал паспорт, по ходу иллюстрируя повествование различными в нём визами, штампами и отметками. Когда он перешел со Стамбула, который был для него «раем земным» на пять лет в Эфиопии — я стал прислушиваться. Говорил о Пути Сантьяго, удивился что я ходил по нему, поведал о том, что галего на границе плотно смешался с португальским, добавил что он анархист, и ему вообще-то всё одно. Рассказ закончился тем, что мужик бросив мне «see you», подхватил собачку и выскочил на своей остановке, оставив меня в раздумьях. Дело в том, что все сорок минут глядя на него я ждал момент когда будут попрошены деньги. А человеку просто хотелось поговорить. Замечаю иногда, что за несколько лет в Порту стал менее подозрительным. Но Португалия всё ещё работает над этим. Беркут и буквы

Сегодня Dia da Beneficência — второй день Queima das Fitas — ежегодного праздника студентов португальских университетов. В этот день студенты традиционно бегают по улицам Порту, собирают пожертвования на благотворительность. Беркут и буквы

За время карантина я стал ещё ближе к пониманию сознательного «замедления жизни». Эта философия заложена в португальцах на генетическом уровне и тянет за собой минимализм и осознанное потребление. Порту считается городом с низкой покупательской способностью, но отчасти виновники этого диагноза сами жители, привыкшие с детства не покупать лишних вещей, а старые и ненужные — не выкидывать в мусорный контейнер, а ставить рядом с ним, для тех кому нужнее, или же для тех, кто не может себе позволить на такую вещь потратиться. Когда я только поселился в Порту, то как-то раз притащил домой два деревянных стула с плетёными спинками. Они были словно из девятнадцатого века (а может так оно и было) выглядели потрясающе, одиноко стояли возле контейнера и ждали когда кто-нибудь пройдёт мимо и обратит на них внимание. Ей-богу, просто не смог удержаться. Впоследствии у меня их выпросила одна знакомая девушка, заявившая, что лучше для своего «каминного» интерьера она ещё ничего не встречала. Между тем, медлительность жизни, шагает рука об руку с хронической непунктуальностью. Опоздания для португальцев — это норма. Если тебя пригласили на вечеринку в восемь, и ты опоздал на час, то рискуешь заявиться первым, так как остальные начнут подтягиваться ещё позже. Временами такое наплевательское отношение очень бесит, так как нас всегда разочаровывают те люди которые относятся к нам менее внимательно, чем мы к ним. По многолетней фотожурналистской привычке, я даже не задумываясь, на любое событие прихожу немного загодя, и это на фоне всеобщей португальской беспечности и пофигизма, выглядит словно запущеное психическое заболевание. Но когда изрядно опоздав, по одному начинают подтягиваться вальяжные и улыбающиеся друзья — всё мое недовольство тут же отходит на задний план. В отдыхе от работы, португальцы строго следуют национальному календарю праздников. Их мало волнует то, что в выходной можно больше заработать, чем в будний день. Праздник это святое — дом и семья, парки, пикники на природе. Умение радоваться мелочам у этих людей не отнимешь. Заскочить в паштеларию на чашечку кофе, посидеть с друзьями, обсудить матч с соседом — так глядишь и день прошел. Беркут и буквы

Однажды утром, в Порту пошёл дождь. Вода падала с неба вязким холодным паром, временами переходя в настоящую струйную бомбардировку и после пары судорожных вздохов успокаиваясь в перманентном состоянии португальской шувы — обычного на этом побережье серого дождя в мелкую крапинку. Дождь начался в воскресенье и лил весь понедельник вплоть до четверга. В пятницу мимо моего окна проплыл большой серебряный карп. — Как тут сухо, – восторженно подумал карп заглядывая в комнату. — Конечно сухо, – подумал я, – только недавно осушитель воздуха взял по акции. — Во дела, все увлажнители берут, а этот — осушитель, удивлённо размышлял карп отплывая в глубь улицы, подальше от света в окне. Затем сделав финт серебристым хвостом, мягко растворился в густом тумане постепенно возникшем позади выстроившегося в плотную стену дождя. Зима, слава иберийским богам, уже закончилась. Зимовка в Порту — дело непростое для чужестранца. В Португалии, за исключением немногочисленных инноваций — нет центрального отопления. Страна-то южная, и оно просто не предусмотрено. К этому нужно привыкнуть, понять и осмыслить. Я несколько лет пытался разгадать секрет теплого португальского дома. Купил электро-простыню, чтобы предварительно прогревать кровать, так как каждое укладывание спать в ледяном белье это настоящий стресс, даже для человека, жившего несколько лет в Сибири (особенно для него). Пробовал крайне невыгодные масляные радиаторы, микатермический обогреватель (вещь хорошую, но неэкономную), газовую печь (от которой как-то раз, чуть не угорел), кондиционер (нещадно выжигающий воздух и конденсирующий на стенах влагу) — всё малоэффективно и энергозатратно. Если спросить у самих португальцев, как они справляются с холодом, то в большинстве случаев окажется, что попросту никак. Местные вообще не обогревают помещения, просто теплее одеваются, в стиле капустного кочана. «А сколько там той зимы-то?» — отвечают они. Но нам, экспатам, такое никак не подходит. Зимой, когда температура днём на улице двадцать – двадцать два градуса, дома может едва достигать пятнадцати, так как ночью она быть градусов пять – десять, и помещения просто не успели прогреться. Поэтому, чтобы перестать стучать зубами, нужно выходить на улицу, где светит зимнее солнышко. И несмотря на то, что у вас всю ночь работал обогреватель, днём необходимо открывать окна и проветривать жилые помещения, иначе потолки быстро захватит бич португальских домов — плесень и грибок. Но всё же, через три зимы бесплодных попыток, я нашел действенный способ — осушитель воздуха. Первое время, сливал с него по несколько литров воды каждый вечер. Дома стало теплее, разбухшие от влаги ящики столов начали свободно открываться, книги приняли естественный вид. Я вздохнул свободно. Беркут и буквы