Ильичев-Ростовцев

Дмитрий Ильичев-Ростовцев Озёра идеалов талых, Где как слеза всегда вода, В твоих глазах слегка усталых Я для себя открыл тогда. И посвящая снова вирши, Рвя отстранённость на куски, Крутился рядом фишкой биржи, Что побелела от тоски. На кухнях подражал Сергею, Почти как в детстве, на слабо, Стремясь напрасно к апогею, Иконы символа - РембО. Не принимая ламентаций И комплексов мирских оков, Твой камертон и Нью-Гораций Из наших, бронзовых веков. Быть может эфемерны чувства, Всегда вокруг и виноват, Эрато моего искусства, Как для России нефть и мат. 13.09.2020

НЕ НАДО ПЕЧАЛИТЬСЯ, ВСЯ ЖИЗНЬ ВПЕРЕДИ Рождественский Роберт Колышется дождь густой пеленой, стучатся дождинки в окошко твоё. Сегодня любовь прошла стороной, а завтра, а завтра ты встретишь её! Не надо печалиться — вся жизнь впереди. Вся жизнь впереди, — надейся и жди! Тропинка в лесу запахла весной, земля разомлела от солнечных дней. Сегодня мечта прошла стороной, а завтра, а завтра ты встретишься с ней. Как в поле роса, как в небе звезда, как в море бескрайнем весёлый прибой, пусть будет с тобой, с тобой навсегда большая мечта и большая любовь! Не надо печалиться — вся жизнь впереди. Вся жизнь впереди, — надейся и жди! 1974

Николай Степанович ГУМИЛЕВ 15 апреля 1886 - 26 августа 1921 35 лет ОН ЛЮБИЛ АФРИКУ, сбегал туда три раза. Накануне поездки тяжело заболел, подозрение на тиф, бред,температура 40. Утром встал, побрился, выпил стакан чаю, рюмку коньяку, сел в поезд и уехал. Из экспедиций привез богатейшую коллекцию, экспонаты до сих пор хранятся в Музее антропологии и этнографии С.-Петербурга. Пленительный Гумилев, один из самых пленительных в богатой русской поэзии. Первым объявил поэзию искусством, которому нужно учиться, талант должен обладать совершенной формой и взялся за жесткое обучение молодых поэтов С началом Первой мировой добровольцем идет на фронт, воюет храбро, тяжело ранен, два «Георгия» Поэт-воин, он услышал глас Бога, обрел в Нем точку опоры и прозрел - талант бессмертен: И счастием душа обожжена С тех самых пор; веселием полна, И ясностью, и мудростью о Боге Со звёздами беседует она, Глас Бога слышит в воинской тревоге И божьими зовёт свои дороги Революцию не принял, эмигрировать отказался, выбрал «...несравненное право Самому выбирать себе смерть...» С точностью предсказал свое будущее: Я закрыл «Илиаду» и сел у окна, На губах трепетало последнее слово, Что-то ярко светило — фонарь иль луна, И медлительно двигалась тень часового... Спустя 10 лет, при аресте взял в тюрьму томик «Илиады» Многим он казался странным «Странный поэт Гумилев. Все люди ездят во Францию, а он в Африку. Все ходят в шляпе, а он в цилиндре. Ну, и стихи такие - в цилиндре» - Чуковский. Чекисты: «Этот ваш Гумилёв свалял дурака. Не лез бы в контру, шёл бы к нам, сделал бы большую карьеру» После ареста Горький в его защиту обращается к Ленину -тщетно. В знак протеста он покидает Россию на 7 лет. Накануне расстрела Луначарский звонит Ленину и передает ответ: «Ильич говорит, мы не можем целовать руку, поднятую против нас» Ленин знал, что рука эта принадлежит гению, а еще знал, что для Гумилева «Бог», «Царь», «Россия», «честь», «долг» - смысл бытия Я кричу, и мой голос дикий. Это медь ударяет в медь. Я, носитель мысли великой, Не могу, не могу умереть. Словно молоты громовые Или волны гневных морей, Золотое сердце России Мерно бьется в груди моей. Допрашивал его Якобсон, приговор утвердил Агранов. В 1938-м расстреляют и их. Смерть встретил с достоинством,на вопрос есть ли в камере поэт Гумилёв, ответил: - Здесь нет поэта Гумилёва, здесь есть офицер Гумилёв Православный русский патриот, безукоризненная выправка, страсть к путешествиям, риску, таким он стоял и на расстреле, докуривая и с презрением и высокомерием глядя на целящихся в него В ночь перед расстрелом нацарапает на стене: В час вечерний, в час заката Каравеллою крылатой Проплывает Петроград... И горит на рдяном диске Ангел твой на обелиске, Словно солнца младший брат. Я не трушу, я спокоен, Я - поэт, моряк и воин, Не поддамся палачу. Пусть клеймит клеймом позорным - Знаю, сгустком крови черным За свободу я плачу. Но за стих и за отвагу, За сонеты и за шпагу - Знаю - город гордый мой В час вечерний, в час заката Каравеллою крылатой Отвезет меня домой И рядом: «Господи, прости мои прегрешения, иду в последний путь! Николай Гумилев» В год гибели выходит его лучший поэтический сборник «Огненный столп», в него вошел и «Заблудившийся трамвай» - образ революций, заблудившиеся в хаосе времен, где Машенька - образ самодержавной России. Верной твердынею православья Врезан Исакий в вышине, Там отслужу молебен о здравьи Машеньки и панихиду по мне. И всё ж навеки сердце угрюмо, И трудно дышать, и больно жить… Машенька, я никогда не думал, Что можно так любить и грустить! «Я традиционалист, империалист, панславист. Моя сущность истинно русская, сформированная православным христианством… Я люблю всё русское…»,«тягостен, тягостен этот позор - Жить, потерявши Царя!» В 1991 Верховный суд постановил дело Гумилёва закрыть. Петроградской боевой организации «не существовало, она была создана следственными органами, уголовное дело было полностью сфальсифицировано» Ничего я в жизни не пойму, Лишь шепчу: «Пусть плохо мне приходится, Было хуже Богу моему И больнее было Богородице.» Лариса Бравицкая

На входе в Иерусалим стоит солдат, который, прикрыл собою третий Рим. Христос въезжает в город. "Ну что, солдат?" – "Да вот, Господь, стою, Тебя встречаю. Я понял: смертна только плоть, а дух везде витает. Я вербочку тебе привез, смотри, какое чудо". И улыбается Христос, и мается Иуда. С Праздником! Дмитрий Мельников

А война — ведь она не дурочка, не отпустит тебя домой... Тихо-тихо играет дудочка на границе с вечерней тьмой. Что играет? Не "Чунга-Чанга" ли? Переливы звенят, звенят... Это дети с Аллеи Ангелов ждут убитых в бою солдат. Что за песенка? Пели в садике, только Павлик не пел — свистел. Мы до Рая проводим дяденек, вдруг заблудятся в темноте: как учили, мы встали парами, спели песенку — и вперёд. Пятилетняя Маша за руку вдоль по небу бойца ведёт. А по Киеву с Вием под руку ходит панночка — всё её, по-хозяйски виляя бёдрами, кормит злобное вороньё: москалятинки вам на блюдечке, самой свежей, ещё парной... Тихо-тихо играет дудочка над Бахмутом и Кременной. Киевляне, на вас не капало? Хата с краю и сам большой, а другим пусть башку оттяпают? Так не спрашивайте — за шо. Нет, не станет ворона кочетом, вам уже не спасти страну. Чунга-Чанга... как лета хочется, летом проще вести войну. А в Раю — бадминтон и удочки, груши, яблоки, мармелад... Тихо-тихо играет дудочка. Дети вышли встречать солдат. Вера Кузьмина 4.02.2023

Давай сыграем в города, на Боровск выпадает Киев, там фрески Страшного суда, и бьют фонтаны голубые, а может, просто снег идет, в тумане проступает лавра, над нею черный крест плывет. На троне восседает карла, пред ним застыли селюки, слепые растопырив бельма. Над Русью Киевской враги владычествуют безраздельно. Под утро на кресте поклонном святая выпадет роса. Пойдем, куда глядят глаза, найдем приют в пространстве сонном, в тени, на травяном холме, где храм с высокой колокольней, она вчера приснилась мне, спокойней, милая, спокойней. Война закончится победой, и в нашу пользу будет счет. Смотри, как дым течет над Летой, над Волгой вольною течет. Дмитрий Мельников: Я самый популярный русский поэт из живых по суммарному количеству запросов Яндекс Вордстат.

Репост

Поэзия наших современниц, Наталия Тебелева Апрель 2025: Потом вздыхали: эта, мол, война была начаться раньше бы должна. А началась примерно с середины. И эхом обогнула шар земной. Войну поменьше вскинула волной, с войной побольше слившись воедино. На мире время лжёт и на войне. Оно проходит медленней вдвойне, когда братишка, сам уже контужен, ползёт вторые сутки за тобой. А ты лежишь с оторванной стопой. Точнее — без неё. И пьёшь из лужи. Бывает, время, будто человек, опасливо срывается на бег, чурается знакомства с вражьей птицей. Понять легко: торопится в подвал. Ты тоже птицу подлую не звал. Но даже не успел пошевелиться. Так время в ощущении дано. Какое настоящее оно — прознал бы замполит, не дал бы спуска. Но знают те, которых тут не счесть: в России быть солдатом — это честь, и Бог давным-давно владеет русским. Здесь только те, кому простил Он долг. Звенит в ушах — зато «Утёс» умолк. Не лечит время. Да и учит мало. Похоже, оттолкнулись ото дна. Мы победим. Закончится война. Закончится. И это лишь начало.

«Фельдмаршал Кейтель вошёл в комнату, где уже собрались представители союзных государств. Церемония подписания Акта о безоговорочной капитуляции началась. Фельдмаршалу подали документ и ручку. Он на мгновение замер, посмотрел на текст и поднял голову: - Господа! При всем уважении, я не могу это подписать! В комнате воцарилась тишина. Фотографы перестали щёлкать затворами фотоаппаратов. Сидевшие за столом представители Союзников возмутились: - Почему??? Кейтель достал из папки лист бумаги и торжественно произнёс: - Вчера у меня была делегация от немецких патриотических партий «Фатерланд», «Еуропише солидаритат» и «Стимме»... да-да, не удивляйтесь, у нас есть такие партии, хоть и маленькие. Так вот! Они вручили мне директивы на переговоры с Вами, господа... В случае их непринятия представители этих партий обещают выйти на Александрплац на бессрочную акцию протеста... - И что за директивы? - хмуро спросил маршал Жуков. Кейтель нацепил монокль и начал читать: - Первое: Никаких компромиссов насчёт унитарного государства и федерализации. Мы против превращения Германии в федеративное государство. Второе: Никаких компромиссов относительно европейского и евроатлантического курса. Это если вы вздумаете подменять Третий Рейх идеей Евросоюза или организовывать какое-то НАТО. Третье: Никаких политических действий на временно оккупированных территориях до выведения советских, американских и британских войск и возвращения контроля над государственной границей Рейха. - По состоянию на 1938, 1939 или 1945 год? - осведомился маршал Теддер. Кейтель замешкался и ответил: - Давайте хотя бы на 1939... Австрию нам оставите? А после продолжил: - Четвёртое: Никаких компромиссов по поводу деоккупации и демилитаризации Рейнской области, Данцигского коридора и Померании. Пятое: Никаких инициатив относительно проведения Нюрнбергского трибунала. - Все? - хором спросили сидевшие за столом. - Аллес! - кивнул Кейтель. Жуков внимательно посмотрел на старого фельдмаршала и спросил: - Вам известно русское слово … ? - Я, я... - засмеялся Кейтель, явно не понимая, к чему клонит представитель советского командования. - Это хорошо, что знаешь... Вот твоя ручка. Подписывай! Кейтель вздохнул и поставил подпись... За окном немецкая оппозиция жгла шины и пела: «Аллес цузамен! Нихт капитулирен!»»