Дневник чужих жизней

Зимний пермский дождь, настырный и холодный, барабанил по подоконнику с самого утра. Вероника сидела на кухне, глядя, как серые капли стекают по стеклу, сливаясь в мутные ручьи. Чай в чашке давно остыл. Прошло полгода с тех пор, как не стало Валерия, а тишина в их трехкомнатной квартире до сих пор звенела в ушах, оглушала, давила на плечи. Она так и не привыкла. И, наверное, уже не привыкнет. В шестьдесят два года привычки меняются с трудом, въедаясь в тебя, как речная галька в илистое дно Камы...

«Я вернулась», — выдохнула Людмила, сбрасывая на скамейку прорезиненную шапочку. Артем оторвался от телефона и улыбнулся так, как умел только он — чуть смущенно и безгранично тепло. Вечернее солнце, пробиваясь сквозь высокие окна бассейна, золотило капли воды на её плечах и играло в его волосах, уже тронутых первой, едва заметной сединой. В воздухе пахло хлоркой и летней свежестью, доносившейся из распахнутых форточек. «С возвращением из твоего подводного царства, русалка», — он протянул ей полотенце...

– Светлана? Это из «Авиакора». Звоню по поводу конференции. У нас изменения. Спицы замерли в руках Светланы. Клубок серой шерсти, похожий на маленькое, свернувшееся в клубок животное, скатился с дивана и замер на полу. В Ульяновске стоял густой, молочный туман, проглотивший огни Императорского моста и приглушивший все звуки с улицы. В квартире на сорок девятом году жизни тишина была почти осязаемой, нарушаемой лишь тиканьем часов и мерным дыханием Антона, ее гражданского мужа, уткнувшегося в экран смартфона...

– Ага, вот, вот оно! Слова вырвались тихим, удушливым шипением. Зинаида замерла, вцепившись в края мужнина стола. Пальцы, привыкшие к холодку ножниц и теплу фена, побелели. На экране ноутбука Константина, оставленного в спешке открытым, светилась переписка. Не рабочая. Не с друзьями-рыбаками. С Мариной. Её, Зининой, лучшей подругой. Утренний казанский ветер яростно хлестнул по стеклу, будто хотел ворваться в квартиру и разметать всё – и эту переписку, и пылинки в солнечном луче, и остатки их тридцатилетней жизни...

– Я вернулась, – голос Алевтины был глух и бесцветен, словно пропитанный осенней астраханской промозглостью. Она опустила тяжелую сумку на пол в прихожей, и звук этот показался оглушительным в гулкой тишине маленькой квартиры. Михаил вышел из комнаты, уже переодетый в домашнюю футболку и спортивные штаны. Он улыбнулся ей своей обезоруживающей, немного мальчишеской улыбкой, от которой у Алевтины второй месяц подряд неприятно холодело под ложечкой. – Устала, Алюш? – он подошел, обнял ее за плечи. От него пахло дорогим парфюмом и чем-то еще, неуловимо чужим...